— Конечно, нет… — я прочищаю горло. — Хотя он очень твердый. Вот что значит быть сделанным из камня.
Она прищуривается, глядя на меня.
— Ты только что пошутил?
Я пожимаю плечами.
— Так плохо, да?
Она улыбается мне.
— Хорошо, но это не первое мое родео. Я раньше танцевала приватные танцы на коленях и умудрялась не привязываться, — она приподнимается на локтях и смотрит на меня, приподнимая бровь. — Я трахалась с парнями, но на этом пальце нет кольца.
Я вытираю лицо рукой. От одной мысли о том, что она трахается с другими парнями, у меня внутри творятся отвратительные вещи. От мысли о том, что она танцует приватные танцы для других парней, у меня руки чешутся врезать кому-нибудь. Единственное, что останавливает меня от того, чтобы разнести комнату на куски, — это мысль о ней, танцующей у меня на коленях. Так что я цепляюсь за это. Я сажусь, прислонившись спиной к изножью кровати, и качаю головой.
Несколько мгновений спустя угол одеяла щекочет мою руку, и стройные икры проскальзывают по обе стороны от меня. Маленькие прохладные кончики пальцев Джесси гладят мой лоб.
— Тебя это беспокоит, не так ли?
— Нет, — я хмурюсь больше, чем когда-либо. Какое право я имею беспокоиться о том, что она делает? Она никогда не примет меня. Она никогда не сможет быть моей.
— Так и есть! — она обходит вокруг, чтобы встать передо мной, и я вынужден отвести глаза. Куртки снова нет, и ее соблазнительное тело выставлено на всеобщее обозрение, за исключением нескольких лоскутков ткани. Боже, магия современного нижнего белья. Неважно, сколько раз я вижу его, оно всегда околдовывает меня. Однако это ничто по сравнению с тем очарованием, которое производит ее чистое обнаженное тело. Джесси снимает лифчик. Я знаю, потому что он падает на пол именно в том месте ковра, куда я пристально смотрю. Я стону.
— Как ты думаешь, сколько у нас времени, прежде чем хозяева вернутся домой? — спрашивает она.
Я вздыхаю, затем делаю долгий прерывистый вдох.
— Запахи в этой квартире старые. Их не было здесь неделями. Возможно, месяцами.
— Ха, — трусики валяются на полу вместе с лифчиком, и я сглатываю.
— Зачем ты это делаешь? Ты не обязана.
Две маленькие ручки обхватывают мои щеки и направляют лицо к ней, и я смотрю на нее. Боже Милостивый, она такая же потрясающая, какой я ее помню. Мои глаза не знают, какой изгиб обвести.
— Я знаю, но я хочу, хорошо? Потому что я не могу предложить тебе все и заставить тебя смотреть на меня так, как ты делал это на башне.
Я смотрю на нее, потрясенный, чтобы заговорить. Когда я, наконец, обретаю дар речи, он чертовски хриплый.