Ребята не удивились этой информации: вероятно, пока Ева была в отключке, они уже обсуждали план побега, а у Евы вырвалось:
– Подождите, мы же не нечисть.
– С чего ты взяла? – Никита наконец поднял голову, и Ева едва не сделала шаг назад.
Вот сейчас он выглядел как нечисть. Бледный до синевы, с темными кругами под глазами. Сами глаза будто ввалились, а скулы заострились. И это всего за несколько часов в этом месте. А что же будет дальше?
– Любое волшебное существо является нечистью. И что бы вы ни говорили, вы можете колдовать, – значит, тоже в какой-то мере к нам относитесь, – повел плечами Никита.
– Тебе плохо? – с сочувствием спросила Ева, но он лишь раздраженно мотнул головой и вновь уткнулся лбом в колени.
– Из него это все вытягивает силы. Из нас, наверное, тоже, но не так быстро, – шепотом пояснила Лика и, подойдя к Никите, присела рядом с ним на корточки. – Мы можем как-то помочь? – тихо спросила она и коснулась его сомкнутых кистей, но Никита не пошевелился.
Женька в очередной раз ударил ни в чем не повинную стену, и Ева закатила глаза.
– Жаров, ты нам еще пригодишься в целом виде.
– Для чего? – хмуро уточнил тот и повернулся к ней, потирая разбитый кулак.
– Когда будем убегать.
– Что ему даст лунный свет? – спросил Женька, глядя Еве в глаза.
– Способность стать всесильным волшебником, – медленно произнесла она.
– Но он и так единственный человек в мире, способный создавать артефакты, идентичные настоящим. Что ему еще нужно? Я вообще не понимаю.
Кажется, настал подходящий момент, чтобы рассказать другу правду. Вот только было страшно до жути.
– Послушай, – осторожно начала Ева, – я здесь разговаривала с… Вием. – Врать так врать. – И получается, что это не твой дядя создал шапку-невидимку.
– Что? – Из Женькиной груди вырвался растерянный смешок.
– Ну, это вроде как твой отец создал. А Матвей Семёнович не очень сильный волшебник, поэтому он даже модифицировать шапку не смог.
Ева чувствовала себя так, будто пробиралась в темноте по минному полю. Шаг в сторону – и конец.
– А откуда Вий может об этом знать? – скептически произнес Женька, и Ева, зажмурившись, поморщилась.