— Товарищ подполковник! — Зыков постарался, чтобы его голос прозвучал не просительно, а твердо и убежденно. — Прошу вас разрешить мне довести это дело до конца! Я должен это сделать…
— У вас, Алексей Алексеевич, есть уверенность, что в ближайшее время вы закончите это дело и возьмете старшего группы? Что Смерш флота и территориалы не справятся без вас? Хотя я понимаю вас, вы вините себя в гибели лейтенанта Гараева. Напрасно, Алексей. Так на фронте нельзя, сердце себе сожжешь раньше времени. О погибших друзьях помнить надо, но месть, попытка что-то сделать, чтобы оправдаться в глазах погибших, — это плохой помощник в борьбе с врагом. И на передовой, и в оперативной работе. Только холодная голова поможет. Хорошо, даю тебе неделю, Алексей.
В отделе у Бойко никого не было. Сам капитан сидел за столом и быстро писал что-то на листе бумаги. Иногда он переставал писать, перечитывая задумчиво уже написанное. И тогда его рука непроизвольно ложилась на колено и начинала поглаживать его и массировать.
— Ранение? Болит? — спросил Зыков, заходя в кабинет и вешая фуражку на вешалку у входа.
— Да, перед дождем ноет… Что, начальство взгрело тебя?
— Бригада уходит из города. Меня хотели отправить к месту новой дислокации, чтобы я там подготовился, познакомился с новыми сотрудниками, которых обещали прислать.
— И что? — Бойко с интересом посмотрел на Алексея. — Бросаешь это дело? Нам с Грушиным заканчивать?
— Нет, я уговорил заместителя начальника управления оставить дело мне. Он дал еще неделю.
— Хорошо, значит, есть еще у тебя время. — Бойко отодвинул бумагу, на которой писал, и, потирая колено, продолжил: — И все-таки я не пойму, зачем им это? И не ошибаемся ли мы, утверждая эту связь. При чем тут иконы, при чем тут снайперы, стреляющие в старших офицеров? Кстати, снайперы стрелять перестали. Или мы их уничтожили, или цель изменилась. Может, все-таки целью были иконы, а покушения на офицеров отвлечение?
— Я уверен, что так все и есть, Вася! — горячо заговорил Зыков. — Мы не услышим о снайперах ни слова и об иконах тоже. Иконы исчезнут, их где-то спрячут, закопают. У них сейчас последняя фаза операции. А мы не предполагаем даже, в чем их цель. Но в одном я убежден: они Гараева убрали не случайно. Они следили и за ним, и за мной. Они хотели, чтобы все произошло рядом с монахом. С одной стороны, Денис был для них опасен, он мог сорвать какие-то планы как отличный снайпер, как ас этого дела, а с другой стороны, они хотели сделать акцент на иконах. Убедить нас в чем-то.
— Нам нужен специалист-историк, специалист по иконам, — предложил Бойко. — Хотелось бы ясности. Имеют они ценность, не имеют, насколько бывают древними иконы. Хоть что-то узнать.
— Я думал об этом, — ответил Алексей. — В городе практически нет сейчас священников, которые могли бы просветить нас. Я узнавал. И уж историков точно нет. Кроме одного — Клауса Фромма.
— Ты все-таки… — начал было Бойко.
— Да! И мы внимание свое подчеркнем к этому вопросу. А потом надо установить за ним наблюдение. Понимаю, что сил у нас для этого практически нет. За привлечение школьников я по шапке получил. Предлагаю привлечь офицеров комендатуры. Нам много не нужно. Хоть пару человек на смену.
Бойко тер ладонью колено, смотрел на Зыкова и молчал, переваривая услышанное и его предложение. Наконец он ответил:
— Согласен. Странный человек этот историк. А полученная о нем информация меня не особенно в чем-то убедила. Просто не получили подтверждения нашим подозрениям, и все. Добро! Давай на завтра вытаскивать Фромма к тебе, а я возьму на себя коменданта.
Вызвать историка было не очень сложно. Он еще во время прошлой беседы с контрразведчиками пояснил, что ведет очень простой образ жизни. Жил он в подвале разрушенного одноэтажного купеческого дома дореволюционной постройки. Подвал был крепкий, построенный именно для хранения товаров купца. Там жили, кроме профессора, пожилая пара и три женщины с ребенком младшего школьного возраста. Вся его жизнь состояла в ожидании денежного перевода от музея и своего выезда в Свердловск. Свободного времени у него много, заняться ему в городе нечем, если только изучать его историю, архитектуру. И поэтому у Фромма был по-немецки четкий распорядок дня. Каждый день он вставал утром и помогал кому-то из женщин принести воды. По утрам воду развозили в бочках и раздавали людям в строго отведенных для этого местах. Потом обитатели пили кипяток, завтракали, у кого было чем, и расходились по делам. Мальчика водили в школу, женщины помогали в городском хозяйстве дворникам, а старики просто выходили погреться под сентябрьским солнцем.
Фромм утром выходил в город и гулял, чтобы, как он сам выражался, размять ноги и улучшить кровообращение. Потом он шел в центр, где неимущим бесплатно раздавали горячее питание с солдатской кухни. После обеда Фромм садился у окна, куда как раз в это время попадал солнечный свет, и читал. Он нашел несколько книг по истории этих мест и старательно их изучал, делая в книгах на полях какие-то пометки. Вечером он снова ходил «гулять» до начала комендантского часа.
Зыков заехал в подвал, где застал профессора и попросил его прийти для консультации к нему в кабинет. Фромм ничуть не удивился, покивал и сказал, что с удовольствием поможет. Якобы устал он от бездействия. Ум черствеет и теряет гибкость от безделья.
В девять часов утра он возник в дверях комнаты, которую занимал Зыков в штабе бригады. Фромм был в своем неизменном черном длинном пальто, с которого уже не отчищалась въевшаяся цементная пыль. Мятую шляпу он держал в руках, прижимая к груди.