116
Плохую роль в дележе наследства сыграл Михаил Иванович Тюлин, гениальный фальсификатор икон 14–15 веков. Он еще до революции поставлял свои иконы Рябушинскому и Васнецову, продавал их и Величко. Был он также основным изготовителем фальшивок в чекистской мастерской Грабаря.
117
Зоя Вадимовна ходила в маразме и только считала связки серебряных боярских пуговиц с бирюзой, и все считала, сколько их осталось, не замечая, что издома вывозили сокровища машинами. Воспитанница Тоня трясла челочкой и сочувствовала передаче икон сергианам, говоря: «Все надо отдать в Епархию. Так сказал Михаил Иванович». В доме Величко появилась масса всяких мародеров, буквально кравших антиквариат. Раньше я этих типов вообще не видел. Как дворянину мне все это было очень противно, и я там старался не бывать. Вся Россия когда-то кому-то принадлежала, и все было расхищено бандитской советской властью и русским народом, давно уже ставшим нацией мародеров. Ни о реституции, ни о люстрации в России никто никогда не вспомнит — ворованное славяне никогда не отдадут, считая это своей кровной добычей. Тоня, на память о Валериане Вадимовиче, подарила мне небольшую подделку Тюлина в старой басме.
118
1,8 Глинку, Мусоргского, Чайковского, Рахманинова.
119
До революции среди русской интеллигенции, часто именно провинциальной, был культ Италии — римской, готической, возрожденческой, но не барочной. Роскошного Берниниевского папского Рима никто не любил.
120
Как ни странно, у Марии Михайловны были некоторые барские привычки — она не любила готовить, наводить чистоту и большей частью сидела в кресле и часами с удовольствием говорила о литературе, живописи и о красотах Италии. Мои родители тоже не любили домашней работы и, когда чуть финансово поднялись, тут же завели прислугу. А вот другие дворяне, которых мне пришлось знать, находили даже удовольствие делать черную работу, ссылаясь как на пример на Льва Толстого, выносившего свои помои, и на Николая II, рубившего в ссылке дрова.
121
Когда кто-то готовил в Европе книгу о Мечёвых, Мария Михайловна передала издателям письма-проповеди отца Сергия, которые он ей присылал из ссылки.
122
А обедали они у тогдашнего ленинского наркома здравоохранения Семашко, которого Введенская знала чуть ли не с детства.
123
Она, кстати, знала брата Ивана Бунина, который писал портреты и умер после революции от недоедания. В Елецком уезде у Марии Михайловны была хорошая знакомая, либеральная помещица баронесса Медем. Это была очень красивая, высокая, рыжая, нестарая еще женщина с голубыми глазами. Она, видя одичание крестьян и красный террор, в батистовой сорочке вошла в речку во время ледохода и долго там стояла. Потом она, конечно, умерла.
124
Вся современная цивилизация построена на культе молодого тела и гедонизме и поэтому аморальна в своей основе. Красивое тело — это не более чем эйфористическая иллюзия, способствующая размножению, своего рода весенняя игра природы, эфемерная, как пестрые бабочки-однодневки.
125
Даниила Андреева она как собеседника, равного ей и даже выше, она любила. Он к ней иногда заходил, и они быстро находили общие темы.