Я очень прохладно отношусь и к Нестерову, и к Корину, и к их последователям. Все это типичный модерн мюнхенского типа, так сказать, русский цес-сион. Чахоточные, проституточного вида барышни с выпученнымим глазами кокаинисток изображают монашек и старообрядок, а рядом с ними — их мужчины и картузах и поддевках, с надменными лицами. Это все — предреволюционная игра в старую Русь. Тогда даже устраивались балы и рауты в боярских костюмах. Окончилось все это в подвалах Лубянки и Ипатьевского дома. Надо было не играть в старую Русь, а ее видоизменять, укрепляя и вооружая до зубов средний класс, тогда бы не произошло восстания инородцев и голытьбы.
Нестеров дружил до революции с Игорем Грабарем, в советское время — агентом Лубянки. Игорь Эммануилович Грабарь был жулик и вор. Кличка у него была Угорь Обмануилович Гробарь. У знакомой нам семьи Голицыных он взял для экспертизы портрет мальчика работы Гейнсборо, скопировал его и вернул владельцам копию. А когда они разобрались в подлоге, пригрозил им, что всю семью вышлет на Север, если рот еще раз раскроют. У одной натурщицы, в годы войны медсестры, была испанская Мадонна круга Мурильо. Она сняла Мадонну со стены рухнувшего дома в Германии и взяла об этом справку у командования. Грабарь запугивал натурщицу Колымой, принуждая продать Мадонну ему за бесценок. Она мне сама все это рассказывала. Грабарь, вместе с несколькими иконописцами-фальсификаторами, создал, при поддержке Лубянки, мастерскую фальшивых икон, которые продавали иностранцам. Так составилась коллекция американского посла в СССР Дэвиса, чья хорошенькая жена нравилась Сталину, и он ей покровительствовал.
87
На чем Корина подловил Генрих Ягода и завербовал его, я не знаю. Ягода жил с невесткой Горького, с нею жил и сам Горький, будучи снохачем. Сын Горького особенно не возражал, но его все равно умертвили люди Ягоды. Потом они же умертвили и самого Горького. А Корин выжил, став агентом Лубянки. Даниил Андреев рассказывал моему отцу, как он попал к Горькому в реквизированный особняк Рябушинского после его возвращения из Италии. Горький когда-то немного ухаживал за матерью Даниила, которую ласково называл «дамой Шурой». С Леонидом Андреевым Горький дружил, публично заявляя, что он — его единственный друг. Горький встретил сына своего друга враждебно и настороженно, явно его опасаясь. Кругом было полно чекистов, и Андреев назвал дом Горького «чекистским обезьянником». Поняв, что на Никитской опасно, Андреев, по совету Строгановой, перестал там бывать. От врачей Строганова знала, что Горькому давали в кислородных подушках газ фосген, отчего его труп был синим.
88
Третьим поручителем за Нестерова был академик архитектуры Алексей Викторович Щусев, тоже плотно связанный с Лубянкой. Он проектировал Мавзолей Ленина и был вхож к Кремлевским владыкам.
89
Так же были окружены и толстовец Чертков, и анархист князь Кропоткин, и писатели Телешев и Вересаев. Их Лубянка держала как «живцов», они были нужны им живые.
90
О последней службе в Успенском соборе Кремля перед его закрытием.
91
Искусствовед Эфрос, увидев этот портрет на выставке, воскликнул: «Этот поп может ударить меня по голове, я его боюсь!» Это он сказал при моем отце, на первой выставке этих портретов, в дни выборов Сергия в Патриархи, в конце войны. Жена Корина играла на фисгармонии, пела канты — знакомые звали ее монашкой, и она тоже, вместе с мужем, стучала на Лубянку. К ним в гости Лубянка направляла различных религиозных деятелей, заехавших в СССР, в частности, настоятеля Лондонского Кентерберийского собора Хюльета Джонсона, который умилялся, что в СССР есть религиозные интеллигенты, слушал музицирование и песнопения супруги и смотрел полотна хозяина. Мастерскую Корина строили по указанию Горького люди Генриха Ягоды. Это была ударная лубянская стройка. Когда-то это был заводик, который перестроили под мастерскую.
92
Перед концом советской власти, при Андропове, в Москве было 700 тысяч осведомителей. А сколько их было при Ежове и Берии? Не счесть алмазов подлости в каменных московских джунглях.
93
Катакомбников НКВД трактовало как антисоветскую религиозную организацию.
94
Среди них я помню художника Зверева, высокого, бравого, красивого мужчину с усиками. Он помогал Корину писать портреты советских военачальников и сам написал картину, где как идолы стояли генералы в орденах.
95
После Симанского остался сейф с драгоценностями и завещанием. Патриарх Пимен захватил этот сейф и не раздал завещанные ценности. Была грязная история, получившая огласку. До Остаповых так же нагло залечили сергиан-ского Митрополита Николая Ярушевича, насильно увезя его в кремлевскую больницу, откуда выдали его тело без внутренностей. Митрополит дрался, и его «санитары» вытащили в окно. Симанский горько плакал над телом друга. Это мне рассказывал очевидец, сам читавший над телом убитого. Вообще, все, что связано с Московской Патриархией, — одна сплошная уголовщина. Все государство, созданное большевиками и продолжающееся по сей день — это огромное зверское бандитство над поруганной и изнасилованной страной. И как часть большевистского бандитизма, Московская Патриархия ничем не отличается от всего остального — грабежи, доносы, убийства, разврат. Алексея Симанского я однажды видел вблизи — размытый, чистый, пахнущий одеколоном аристократ с холодным умным взглядом, похожий на старика-сенатора. Реликтовая, но очень подлая личность, решившая выжить любой ценою. Киселева познакомилась через Шпиллера с родными Симанского, приехавшими из Франции и решившими было навсегда остаться в СССР. Симанский отговорил их это делать, дал им много денег и объяснил им, что даже его уборщица служит в полиции и на него доносит. Родные в ужасе уехали во Францию и больше не ездили к дяде. И еще Симанский сказал на прощание приехавшим, что всю его родню после его смерти отравят, и был в этом прав.