Когда отец женился, то между ним и непоминающими образовалась трещина — из песни слова не выкинешь.
77
Там была, например, большая рукопись «Губернаторы России», где Илья Михайлович описал всех губернаторов двух последних царствований вплоть до февральской революции.
78
Моей матери.
79
Может быть, Егору Гайдару, или отнести их в Московскую хоральную синагогу?
80
Александра Васильевна была умная, очень волевая, агрессивная истеричка, помешанная на Второй мировой войне и на возвеличивании генералов Жукова, Белобородова и других сталинских военачальников, спасших Москву от Гитлера. Как какая-нибудь пионерка, она собирала вырезки из «Огонька» о подвигах советских войск. На стене она повесила портрет маршала Жукова. Муж Александры Васильевны был тоже крупным ученым и собирал бабочек, совершенно охладев и к науке, и к жизни. Судя по всему, он был не глуп, но был глубокий пессимист и в Бога не верил. Похоже, и Александра Васильевна в Бога не верила и всячески пресекала любые антисоветские разговоры. Детей у этой четы не было. Парализованную бульдожку они отравили.
81
Наверное, по некоторым документам со временем появятся публикации в лужковских журналах.
82
В столовой висел предреволюционный портрет генерала со звездами и лентами — дяди Величко, известного военного инженера, упоминаемого во многих мемуарах. Семья Величко была из обрусевшей малороссийской шляхты и имела имения в разных губерниях России. Было у них и имение на Оке, между Тарусой и Алексиным, о котором Величко вспоминал с особой теплотой.
83
Эти мысли Величко подтвердились, когда при горбачевской перестройке издали воспоминания философа Н. Ф. Федорова, бывшего хранителя Румянцевской библиотеки, вспоминавшего, что граф хотел подложить «динамитец» и под библиотеку, и под храм Христа. Федоров после этих пожеланий писателя все взорвать более не подавал ему руки. Один старый революционер вспоминал, что когда делали обыск у каких-то родных Толстого в революцию, то обыскивающие, увидев фотографии бородатого графа и узнав, что он — родня обыскиваемым, прекратили обыск и извинились, сказав: «Он [Толстой] для наШей революции сделал больше всех, и мы его родню трогать не смеем».
84
На ее месте краснокирпичная школа.
85
Сейчас, когда я писал эти строки, я туда сходил и увидел пустырь, какие-то будки и пьяных рабочих.
86