– Она сделала это из благодарности за то, что я дала им поесть, понимаешь? – сказала Бонифация. – Лицо у нее погрустнело, потому что она не находила, а я про себя думаю – хорошо бы нашла, хорошо бы хоть одну отыскала, бедняжка.
– И после этого ты еще обижаешься, когда матери тебя называют дикаркой! – сказала начальница. – Разве ты говоришь как христианка?
И она тоже искала у девочки, и ей не было противно, мать, и каждый раз, когда находила вошь, раскусывала ее зубами. Отвратительно? Да, наверное, и начальница – ты говоришь так, как будто гордишься этой гадостью, а Бонифация и гордилась, мать, это самое ужасное, а маленькая язычница притворялась, что нашла, и поднимала ручонку, будто показывала ей, и делала вид, что кладет на зуб. А потом и вторая начала, а она у нее.
– Не говори со мной в таком тоне, – сказала начальница. – И вообще, хватит, я не хочу больше слушать об этом, Бонифация.
И она думала – если бы вошли матери и увидели ее, мать Анхелика, и ты тоже, мать, она бы их изругала, до того она зла была, до того она их ненавидела, мать, но этих двух девочек уже нет, они, должно быть, выскочили одними из первых, проскользнув между ног. Бонифация идет через двор и, поравнявшись с часовней, останавливается. С минуту помешкав, она входит и садится на скамью. Лунный свет косо падает на алтарь и угасает возле решетки, которая во время воскресной мессы отделяет воспитанниц от прихожан Санта-Мария-де-Ньевы.
– И кроме того, ты была настоящим зверьком, – сказала мать Анхелика. – Мне приходилось бегать за тобой по всей миссии. А как-то раз ты меня укусила за руку, разбойница.
– Я не понимала, что делаю, – сказала Бонифация, – ведь я была язычницей, правда? Если я тебя поцелую в то место, куда я тебя тогда укусила, ты меня простишь, мамуля?
– Ты все это говоришь таким насмешливым голоском и так лукаво смотришь на меня, что мне хочется тебя отшлепать, – сказала мать Анхелика. – Рассказать тебе еще одну историю?
– Нет, мать, – сказала Бонифация. – Я здесь молюсь.
– Почему ты не в спальне? – сказала мать Анхела. – Кто тебе разрешил прийти в часовню в такое время?
– Воспитанницы сбежали, – сказала мать Леонора, – тебя ищет мать Анхелика. Иди скорее, с тобой хочет говорить начальница.
– Должно быть, девушкой она была хорошенькая, – сказал Акилино. – Когда я познакомился с ней, я сразу обратил внимание, какие у нее длинные волосы. Жаль, что она стала такая прыщавая.
– А этот пес Реатеги теребил меня: сматывайся, чего доброго, нагрянет полиция, ты меня скомпрометируешь, – сказал Фусия. – Но эта шлюха все время лезла ему на глаза, и он не устоял.
– Но ведь ты сам велел ей обхаживать его, – сказал Акилино. – Она это делала не из распутства, а потому что слушалась тебя. Почему же ты ее ругаешь?
– Потому что ты красивая, – сказал Хулио Реатеги. – Я куплю тебе платье в лучшем магазине Икитоса. Хочешь? Но отойди от этого дерева. Иди ко мне, не бойся.
Босая, с распущенными светлыми волосами, она стоит под гигантским деревом с разлапистым комлем, густой кроной, пламенеющей багряными листьями, и корявой, пепельно-серой корой. На взгляд христиан, под этой корой просто плотная древесина, но язычники верят, что там обитают злые духи.
– Неужели вы тоже боитесь лупуны[50], хозяин? – сказала Лалита. – Вот уж от вас я этого не ожидала.
Она насмешливо смотрит на него и смеется, откинув назад голову; длинные волосы падают на ее смуглые плечи, а ее ноги блестят от росы среди листьев папоротника, еще более темных, чем ее плечи.
– А еще туфли и чулки, – сказал Хулио Реатеги. – И сумочку. Все, что ты попросишь, крошка.
– И ты это спускал ему? – сказал Акилино. – В конце концов, она была твоя подружка. Неужели ты не ревновал?