– Клевета, Молодой – замечательный человек, гордость Мангачерии, – расслабленным голосом сказал Обезьяна.
– Замолчите, не видите, что мы разговариваем? – сказал Литума и хлопнул ладонью по полу, подняв облачко пыли. Обезьяна перестал улыбаться, Хосе опустил голову. Хосефино сидел в напряженной позе, скрестив на груди руки, и непрестанно моргал.
– Что случилось, старина? – мягко, почти ласково сказал Литума. – Я тебя за язык не тянул, ты сам завел этот разговор. Теперь продолжай, не отмалчивайся.
– Иные слова обжигают почище водки, Литума, – вполголоса сказал Хосефино.
Литума жестом остановил его.
Тогда я открою еще бутылку. – Ни его движения, ни голос не выдавали волнения, но на лице выступили капельки пота, и он тяжело дышал. – Спиртное помогает переносить дурные вести, верно?
Он зубами откупорил бутылку, наполнил стаканы, залпом осушил свой, и глаза у него покраснели и увлажнились. Обезьяна пил маленькими глотками, зажмурив глаза и страдальчески сморщив лицо. Вдруг он поперхнулся и, закашлявшись, стал хлопать себя ладонью по груди.
– С этим Обезьяной всегда что-нибудь не так, – приговорил Литума. – Ну, старина, я жду.
– Всякая выпивка выходит с мочой, только писко со слезой, – пропел Обезьяна.
– Она стала шлюхой, брат, – сказал Хосефино. – Она в Зеленом Доме.
Обезьяна опять закашлялся, и его стакан покатился по полу. Вино тут же впиталось в землю, и мокрое пятнышко исчезло.
IV
– Они стучали зубами от страха, – сказала Бонифация, – и я заговорила по-ихнему, чтобы они успокоились. Если бы только ты их видела, мать.
– Почему ты скрывала, что говоришь на языке агварунов, Бонифация? – сказала начальница.
– Матери и так чуть что шпыняют меня: опять из тебя дикость прет, опять ты ешь руками, язычница, – сказала Бонифация. – Я стыдилась, мать.
Она за руки ведет их из кладовой и на пороге своей каморки знаком велит им подождать. Они жмутся к стене. Бонифация входит, зажигает лампу, открывает сундук, достает связку заржавленных ключей, выходит и снова берет за руки девочек.
– Это верно, что язычника привязали к капироне? – сказала Бонифация. – Что ему остригли волосы и он остался с голой головой?
– Что ты за сумасшедшая, – сказала мать Анхелика, – ни с того ни с сего начинаешь молоть всякий вздор.
Но она все знает, мамуля: его привезли солдаты на лодке и привязали к тому дереву, на котором вывешивают флаг. Воспитанницы влезли на крышу, чтобы посмотреть, а мать Анхелика надавала им шлепков. Значит, эти разбойницы все еще вспоминают ту историю? Когда они рассказали ее Бонифации?
– Мне рассказала ее желтая птичка, – сказала Бонифация, – влетела в окно и рассказала. А его вправду остригли? Как мать Гризельда стрижет маленьких язычниц?