– Это им только делает честь, – сказал сержант. – И горе тому, кто вздумает плохо говорить о Пьюре.
– И еще все пьюранцы – патриоты своего края, – сказал Черномазый. – Но в этом отношении, господин сержант, они все-таки уступают арекипенцам.
Было уже совсем темно. От костра снопом разлетались искры, а лоцман Ньевес все подкладывал в него веточки и сухие листья. Жандармы покуривали и передавали из рук в руки термос с анисовкой. У всех блестели на лбу капельки пота, а в зрачках отражались пляшущие языки пламени.
– Вот говорят, что нет никого чистоплотнее монахинь, – сказал Малыш. – А вы хоть раз видели, чтоб они купались, когда мы ездили в Чикаис?
Опять он за свое? Тяжеловес поперхнулся и закашлялся. Опять, черт побери, он задевает матерей? Ты орешь на меня, но не отвечаешь, – сказал Малыш. – Верно или неверно то, что я говорю?
– Какая ты скотина, – сказал Блондин. – Что ж, ты хотел бы, чтобы монашенки купались у нас на глазах?
– Может, они купались тайком, – сказал Черномазый.
– Я этого ни разу не видел, – сказал Малыш. – И вы не видели.
– Мало ли что, как они ходят по нужде, ты тоже не видел, – сказал Блондин. – Не значит же это, что они всю дорогу не облегчались.
Минутку, Тяжеловес видел: когда все укладывались спать, они тихонько поднимались и шли к реке, как привидения. Жандармы засмеялись, и сержант: ох уж этот Тяжеловес, он что же, подглядывал за ними? Хотел увидеть их голыми?
– Что вы, господин сержант, – смущенно сказал Тяжеловес. – Не говорите глупостей, как вам могло такое прийти в голову. Просто у меня бессонница, вот я и видел.
– Поговорим о чем-нибудь другом, – сказал Черномазый. – Нечего зубоскалить насчет матерей. И потом, все равно нам не убедить этого дурня. Ты упрямый, как мул, Малыш.
– И без царя в голове, – сказал Тяжеловес. – Когда ты сравниваешь чунчей с монашенками, мне просто больно слушать, честное слово.
– Ну все, хватит, – сказал сержант, не дав Малышу ответить. – Пойдемте спать – пораньше двинемся в путь.
Несколько минут жандармы сидели молча, глядя на огонь. Еще раз прошел по кругу термос с анисовкой. Потом все встали и вошли в палатки, но скоро сержант вернулся к костру с сигаретой в зубах. Лоцман Ньевес подал ему горящую щепочку.
– Что это вы всегда такой молчаливый, дон Адриан, – сказал сержант, прикурив. – Почему вы не вмешивались в спор?
– Я слушал, что другие говорят, – сказал Ньевес. – Не люблю я споров, сержант. И кроме того, предпочитаю не связываться с этими людьми.
– С ребятами? – сказал сержант. – Они вас чем-нибудь обидели? Почему вы мне не сказали, дон Адриан?
– Они задирают нос, ни во что не ставят нас, местных, – понизив голос, сказал лоцман. – Разве вы не видите, как они относятся ко мне?
– Они много воображают о себе, как все, кто родом из Лимы, – сказал сержант. – Но не стоит обращать на них внимания, дон Адриан. А если они когда-нибудь заденут вас, скажите мне, и я их поставлю на место.