– Не настаивайте на этом, – сказал он тоном убедительной просьбы. – Это может плохо кончиться, – прибавил он, – если Акте не будут сопровождать до границы безусловно надежные люди. Дорога в последнее время не совсем безопасна.
– А моих людей вы не считаете надежными, Варрон? – спросил император.
– Я считаю моих людей более надежными, – возразил Варрон.
– Вы очень смелы, мой друг, – сказал Нерон, делая вид, что на его царственное лицо набегает тень мрачного облака. – Неужели вы думаете, что такие доводы сделают меня благосклоннее к вашей просьбе?
Варрон сдержался.
– Подумайте о том, – еще раз попросил он, – какое впечатление это произвело бы – если бы с нашей Акте приключился в пути несчастный случай, к какой клевете это подало бы повод. Весь мир скажет, что Акте узнала в нашем Нероне не его величество императора, а некоего горшечника Теренция. Это было бы неслыханным торжеством для Цейония и людей на Палатине. С нашей Акте ничего приключиться не должно, – заклинал он императора.
– Вот потому-то я и даю ей для охраны моих людей, – с дружеской улыбкой сказал Нерон.
Но теперь Варрон потерял самообладание. Он подошел близко к Нерону и сказал ему прямо в лицо:
– Плохо это кончится, если Акте поедет с твоими людьми, плохо и для тебя, – этому не бывать.
Он говорил тихо, но таким решительным, даже яростным тоном, что Теренций испугался. И все же он не хотел замечать, что вновь стал для Варрона Теренцием, а не Нероном. Он ответил:
– Как ты этому помешаешь?
– Я не допущу, – сказал Варрон, – чтобы Акте попала в руки твоей сволочи, – скорее предпочту, чтобы она всем рассказала, кто ты такой. И некая Гайя скажет, кто ты такой, да и сам Варрон это скажет.
Теренций побледнел. Но он продолжал оставаться Нероном и сохранил свой легкий тон, тон императора, который поддразнивает своего друга.
– Варрон очень волнуется, – улыбнулся он, – из-за этой малютки. Я еще никогда не видел его в таком волнении. Кто мог бы подумать, что наш Варрон способен еще так влюбиться. Я прощаю влюбленному его выходку. Но твою просьбу я, как ни жаль, на этот раз исполнить не могу, – закончил он не то насмешливо, не то с сожалением. – Не ты, а я дам охрану Акте.
Теренций ожидал, что Варрон раскричится, разбушуется, он ожидал взрыва. К этому он был готов: в один прекрасный день все равно надо было выдержать этот бой. Он этого и боялся и хотел. Он всей душой ненавидел Акте и всей душой ненавидел Варрона и знал, что эта ненависть даст ему силу одержать верх в споре с Варроном, остаться Нероном.
Но Варрон не вспылил. Варрон не впал в бешенство. Напротив, с его лица исчезли последние следы гнева. Он несколько отступил, чтобы ему, дальнозоркому, лучше разглядеть собеседника, его губы сложились в невероятно высокомерную, добродушно-презрительную усмешку, и, не повышая голоса, но уверенный в действии своих слов и в немедленном повиновении, он бросил:
– Куш, Теренций.
И ушел.
Теренций смотрел вслед Варрону, весь оцепенев, неподвижный, бледный, с искаженным лицом. Затем, очень скоро, он решительно вычеркнул из сознания эти чудовищные слова. Этого не было. Этого он не слышал. Если бы это было, если бы он это слышал, его месть была бы невообразимо страшна, он публично подверг бы невиданным пыткам Варрона, Акте, Гайю и потом казнил бы их. Но он не мог этого сделать. Пока еще – не мог. А следовательно, он не слышал слов Варрона, их не было.
Клавдия Акте поехала с охраной, которую предоставил ей Варрон, и благополучно вернулась в Антиохию, в Рим.