Лже-Нерон. Иеффай и его дочь

22
18
20
22
24
26
28
30

Намерение Клавдии Акте вернуться в Антиохию и Рим ошеломило друзей Нерона. Требоний и Кнопс настаивали на том, чтобы устранить ее, уничтожить раньше, чем она вернется в Рим и распространит там сказку, будто бы Нерон вовсе не Нерон. Даже самим себе они не признавались, что рады были найти предлог отомстить женщине за ущемленное мужское самолюбие.

Теренций благосклонно выслушивал предложения своих приближенных. Его злило, что Акте одним своим появлением покорила массы Месопотамии, он ревниво завидовал ее популярности. Он хорошо знал, что были моменты, когда она принимала его за Нерона. Возможно, говорил он себе, он и мог бы завоевать ее, если бы не спасовал как мужчина. Он не прощал ей того, что его мужская и актерская сила оказалась мала, он не забывал, что она не хотела увидеть его «ореол», блеск царского величия, исходивший от него в Лабиринте. Приятно было бы стереть эту шлюху с лица земли, а если того же требуют государственные интересы, то это – удачное совпадение. Легче всего было бы, конечно, убить Акте из-за угла. Но это казалось ему слишком грубым и простым. Его месть должна быть изощренней, изящнее. Он вспомнил об искусно подстроенном кораблекрушении, с помощью которого Нерон пытался убрать с пути свою мать. Теренций мечтал устроить «несчастный случай», в результате которого Акте была бы изувечена: пусть лицо ее останется навсегда обезображенным, пусть ее походка утратит всю свою прелесть. Конечно, все это надо организовать так утонченно-искусно, чтобы даже Акте не заподозрила ничего, кроме злого случая.

Акте тем временем закончила приготовления к отъезду. Но так как у нее было деликатное сердце, она не хотела покинуть Эдессу, не простившись с человеком, который после долгих лет засухи снова вызвал в ней расцвет большого чувства. Она посетила Нерона.

Нерон в этот час возился со своими дрессированными летучими мышами, для которых был устроен специальный грот. Прощальный визит Акте был для него неприятной неожиданностью. Если бы она пыталась уехать тайком, украдкой, это более соответствовало бы его планам. Он уже принял на этот случай меры, и она не ушла бы живой из его владений. То, что теперь она стояла перед ним, такая спокойная, веселая, не укладывалось в его представления о мире, смущало его, и он еще сильнее ненавидел ее за то, что живая Акте не совпадала с тем образом, который он создал себе.

Он заставил ее некоторое время ждать, затем принял ее, но не во дворце, а в гроте, в полумраке. Призраками реяли летучие мыши или висели, уцепившись за потолок, за выступы. Это были животные разных пород: они свисали отовсюду, уродливые, с человеческими руками, огромными ушами, отталкивающими собачьими или обезьяньими мордами, мохнатыми тельцами разнообразнейших цветов. Нерон предполагал, что эта жуткая обстановка смутит Акте. Но Акте была скорее удивлена. Поэтому Теренцию не удалось во время этой прощальной аудиенции быть Нероном. Он, правда, многословно, полуиронически выражал свою печаль по поводу того, что Акте так быстро покидает его, припомнил цитаты из классиков, не хуже, чем это сделал бы подлинный Нерон. Но в общем Теренций сам чувствовал, что он не в ударе. Акте же находила его убогим, она не понимала, как мог этот человек пробудить в ней такие сильные чувства.

Она собиралась уходить, когда Нерон наконец почувствовал, что на него снизошло вдохновение и ему достанет сил овладеть собой. Да, на него снизошел дух подлинного Нерона. Он ощутил себя императором, который прощается с человеком, некогда ему близким, близким еще и теперь. Но он, император, хочет, чтобы их разлучила смерть, о чем другой еще не подозревает. Темно и таинственно заговорил он о своих летучих мышах. Говорил о том, как души убитых Одиссеем женихов, подобно летучим мышам, следуют в подземный мир за вожатым мертвых Гермесом. Процитировал Гомера:

…Как мыши летучие в недре глубокой пещеры, Цепью к стенам прикрепленные, – если одна, оторвавшись, Свалится наземь с утеса, – визжат, в беспорядке порхая; Так, завизжав, полетели за Эрмием тени…

Глубокомысленно и таинственно шутил: кто, мол, из умерших общих знакомых скрывается теперь в этих уродливых животных, – вот в этом или в том? Он смотрел на Акте близорукими глазами, злым и в то же время печальным, нежным взглядом, точно навсегда с ней прощаясь. Он играл Нерона, знающего, что его мать Агриппина, что его жена Октавия готовятся в путь, из которого им не суждено вернуться. Он любил эту Агриппину, эту Октавию, он любил и Акте, потому что она была для него уже мертва, потому что он наслаждался беседой с умершей, которая думает, что она еще жива. Он мог быть особенно нежен с нею, зная то, чего не знала она, исполненный злого чувства превосходства. Он был особенно нежен с Акте.

Акте испугалась. Сначала этот человек, игравший с прирученными летучими мышами и кормивший их с ладони, показался ей смешным. Теперь он был ей страшен. О, она знала этого Нерона. Знала его ужасающую, бездонную жестокость. Знала страсть Нерона к такого рода злобной игре. Да, теперь она понимала, каким образом этот человек мог так глубоко взволновать ее. Она видела маленькую, презрительную, милую и злую складку в уголках его губ. В Теренции, игравшем со своими летучими мышами, она узнала Нерона, игравшего с мертвецами, которых он посылал в подземный мир. Она узнала Нерона и поняла, что приговорена. На нее дохнуло холодным дыханием подземного царства, и она удалилась с ужасом в душе.

Ни Нерон, ни Требоний, ни Кнопс ни слова не сказали Варрону или царю Филиппу о своих замыслах относительно Акте. Нерон хорошо понимал, что Варрон и царь Филипп сделают все, чтобы помешать выполнению его плана. И все-таки против воли Нерона они об этом узнали, и очень скоро после ухода Акте от императора Варрон настойчиво попросил у него аудиенции.

– Я слышал, – сказал Варрон, – что, к сожалению, Клавдия Акте хочет нас покинуть.

– Да, мой Варрон, – любезно сказал император, – нам не удалось ее удержать – ни вам, ни мне.

– Раз нельзя ее удержать, – сказал Варрон, – надо по возможности облегчить такой очаровательной и любезной даме путешествие в Рим.

– Да, – отозвался Нерон, – это надо сделать.

– Я хочу предоставить в ее распоряжение один из моих дорожных экипажей, – сказал Варрон как бы мимоходом, – и почетную стражу в сто человек.

– К сожалению, вы опоздали, мой Варрон, – сказал император, – я сам предоставил ей дорожный экипаж и охрану.

Сенатор чуть-чуть побледнел.

– Я буду крайне обязан вашему величеству, – сказал он, – если мне будет дарована привилегия оказать Клавдии Акте эту маленькую услугу. Я у нее в долгу с прежних времен, и, кроме того, ведь ваше величество, – прибавил он с лукавой фамильярностью, – всю неделю принимали нашу Акте в интимнейшей обстановке.

Намек разозлил Теренция, но он не показал своей досады.

– Нет, мой Варрон, – улыбнулся он и даже потрепал Варрона по плечу, на что до сих пор никогда не отваживался, – ничего не выйдет. В оставшийся короткий срок мы хотим оказать нашей Акте эту последнюю услугу.

Слова его, несмотря на любезный тон, прозвучали так угрожающе, что Варрон, боясь раздразнить его, не решился уклониться от прикосновения этого человека, как оно ни было ему противно.