— Полчаса, не больше. У него, паскудины, водолапти были, а судно стояло всего в паре кабельтовых от берега — долго ли доплыть? Ежели бы я это делал, то завернул бы в несколько слоёв промасленной бумаги, поверх каждого слоя обмазал бы солидолом, и — в мешок из просмолённой холстины. Уж час-то точно продержится, и воды ни капли не пропустит!
Остелецкий подумал, потом кивнул.
— Что ж, будем считать, что метод действия предполагаемого взрывника мы установили. Что с командой французского судна, унтер?
— Из сорока двух человек мёртвых семнадцать — кого при взрыве побило, кого насмерть обварило паром, кто потонул. Мы их из воды вытащили, сейчас на берегу лежат, под брезентами. Из тех, что живые, почти все пораненные, Тимофей Евграфыч сказывали — не один ещё богу душу отдаст…
— А капитана авизо нашли?
— Помер, сердешный. — вздохнул Осадчий. — Взрывом его оглушило, захлебнулся, не откачали. А офицерик, который к атаману приезжал — живой, только помятый маленько.
— Ну, хоть на том спасибо. — Остелецкий задумался, постукивая тупым концом карандаша по схеме. — Ашинов, если он совсем не спятил от всего этого, должен как можно скорее отослать его в Обок с письмом и объяснениями, что в случившемся нет нашей вины.
Землемер Егор состроил недоверчивую мину.
— Думаете, французы поверят этому клоуну? После того, что он устроил, когда принимал парламентёра?..
Описание «дипломатического» провала Ашинова уже разошлось по Новой Москве, и поселенцы наперебой материли «вольного атамана», полагая, что очередная его пьяная выходка вполне может обернуться большой бедой для всех. Остелецкий, похоже, был с ними вполне согласен.
— Сомнительно, Егор, весьма сомнительно. — Штабс-капитан отбросил в сторону карандаш, извлёк из кармана короткую глиняную трубку, закурил. — Видите ли, французской эскадрой командует адмирал Ольри, а он до сих пор не может простить нашим соотечественникам Крымской кампании. То ли он потерял там кого-то из друзей, то ли сам пострадал, я точно не знаю. Известно лишь, что он ненавидит само слово «Россия».
— Да уж, повезло… — Егор сокрушённо покачал головой.
— Именно. — согласился Остелецкий. — А может, невезение тут ни при чём, а у кого-то был точный расчёт?
Осадчий хлопнул себя по лбу, да так громко, что Матвей вздрогнул.
— А я-то думал, с чего это атаман дурит! Мне, вашбродь, один казачок из его свиты сказывал, будто Ашинов велел французов, которые живые, запереть в подвале крепости, и держать, пока не найдут того, кто взрыв устроил! Я-то простота, решил, что он виновника среди них искать собирается — а он, оказывается…
— решил, на случай, если французы не поверят в нашу непричастность к взрыву, взять заложников. — закончил за унтера Остелецкий.
Подумал — пока моряки у нас, адмирал Ольри не отважится атаковать Новую Москву? — брови землемера Егора удивлённо поползли вверх. — Но, позвольте, брать заложников — это какая-то дикая азиатчина, это против всех правил цивилизованной войны!
— Ну, во-первых, мы с Францией не воюем… пока. — невесело усмехнулся штабс-капитан. — А во-вторых, вы совершенно правы, Егор. Боюсь, адмирал Ольри теперь взбесится окончательно, и нам остаётся одно — готовиться к обороне.
— Вот болван… — не выдержал Матвей. — Не адмирал, атаман…
— Оба они хороши… — буркнул землемер.