Летит она недалеко и довольно быстро теряет убойную силу — всё де траншея в земле это не пушечный ствол, да и немалая часть силы взрыва растрачивается попусту — но тем, кто оказывается на дистанции до полусотни шагов от жерла камуфлета, не позавидуешь. Острые камни рвут плоть, ломают кости, раскалывают черепа, взрывная волна контузит, сбивает с ног, оглушает так, что в ушах ещё долго не остаётся ничего, кроме протяжного низкого звона.
Именно с таким расчётом и был заложен фугас, запальный шнур которого сжимал сейчас во вспотевших ладонях Матвей. Честно говоря, все расчёты для его закладки произвёл Остелецкий, он же разметил угол, глубину и наклон траншеи, а так же указал количество и размеры щебня для «картечного» заряда. Зато именно Матвей изготовил запал — из оставшихся после ограбления «фотографической лаборатории» компонентов и реактивов. Их хватило на два запала, и Егор, помогавший Остелецкому в сапёрных работах, предлагал соорудить не один, а два камуфлета. Но штабс-капитан решил иначе — во-первых, динамита оставалось не так много, и разделять имеющийся запас надвое — значило ослабить оба фугаса; а во вторых он, видимо, не вполне доверяя талантам Матвея, хотел подвергнуть готовый запал испытаниям.
Дело в том, объяснял Остелецкий, что при устройстве «мальтийских фугасов» в скале, где для них вырубали взрывные каморы, сверлили узкую скважину для поджигательного шнура или пороховой дорожки. Но в их случае воспользоваться таким приёмом возможности не было — шнур горит некоторое время, а тут требовалось произвести подрыв в точно рассчитанный момент времени, когда как можно больше атакующих окажется в зоне поражения каменной «шрапнели». Для этого требовался запал мгновенного действия — и устройство, изготовленное Матвеем, годились для этого как нельзя лучше. К тому же он упростил его, отказавшись от свинцового кольца — запал помешался в ящичек, над ним устанавливался обтёсанный до формы параллелепипеда булыжник, поддерживаемый деревянным клином. Рывок шнура (того самого, который Матвей ползал проверять) выдёргивал этот клин, камень раздавливал стеклянную трубочку запала — ну а дальше в дело вступали химические реакции. Устройство получилось надёжное и достаточно безопасное — во всяком случае, в сравнении с метательными бомбами, которыми пользовались террористы-народовольцы. Рывок для того, чтобы высвободить клин, требовался достаточно сильный — и это гарантировало «адскую машину» от случайного подрыва в результате, например, сотрясения грунта от близкого разрыва снаряда. Конечно, снаряд мог угодить и в сам камуфлет — но тут уж, как мрачно пошутил Остелецкий, серединка-наполовинку — либо повезёт, либо нет…
Испытания прошли успешно. Единственный «опытовый» запал сработал как надо и штабс-капитан заявил, что силы его вполне достаточно, чтобы вызвать взрыв динамита. Теперь оставалось главное — чтобы выдержали нервы, чтобы рука рванула шнур не раньше, и не позже, а ровно в тот самые единственный и неповторимый момент, когда это нужно будет сделать. И поэтому Матвей, намертво вцепившийся в кончик шнура, не отводил глаз от наступающих шеренг.
Вот до воткнутого в песок прутика осталось тридцать шагов… двадцать пять… Лица легионеров бородатые, обветренные, в глазах — смертельная решимость и неколебимая уверенность в своих силах, в своём воинском мастерстве и в мощи своего оружия.
Двадцать шагов… пятнадцать… Падает ничком поражённый пулей в грудь легионер, его кепи слетает с головы и катится по песку. Оседает, держась за живот второй, но шеренга не сбавляет шаг, грохочут барабаны, поёт рожок, полощется над головами красно-зелёный флажок.
Десять шагов… пять… один… ПОРА!
Сначала Ледьюк увидел пыльное облако, внезапно выросшее на левом фланге атакующих и лишь спустя секунду до него донёсся утробный рык мощного взрыва. Поле боя к тому моменту заволокло клубами пыли и дыма, и капитан различил только ещё один столб порохового дыма, выброшенного с крепостной стены. Рядом поднимались дымки помельче — стрелки прятались за камнями, хоронились в руинах, и их винтовки посылали смерть навстречу легионерам. «Ударить залпом, — мелькнула мысль, — накрыть развалины крепости к чёртовой матери — дистанция ничего, миля с четвертью, снаряды лягут точно…» Но нет, нельзя — мелькающие в пыльной пелене кепи легионеров почти на одном уровне с этими смертоносными ватными облачками, и стоит хоть на волосок занизить прицел — снаряды разорвутся среди своих. Оставалось только в бессилии сжимать кулаки и молиться — про себя, разумеется, — чтобы парни в синих куртках и красных штанах нашли себе силы, прорвались сквозь свинцовую метель и ударили в штыки. И тогда сosaques sauvages наверняка побегут — нет такой силы, по крайней мере здесь, в Абиссинии, которая могла бы устоять против штыкового удара Иностранного Легиона!
Вокруг митральез, вынужденно замолчавших в ожидании, когда легионеры дойдут до стен, обозначилась какая-то суета. Ледьюк вскинул бинокль — и, не стесняясь стоящего рядом мичмана, грязно выругался. Возле орудийных лафетов сцепились красно-синие артиллеристы легиона, и другие — в бурых, бесформенных одеждах, исступлённо размахивающие изогнутыми клинками и прехваченными на манер дубин винтовками. Вот упал один артиллерист, другой, вот от страшного удара прикладом опрокинулся третий. Уцелевшие бежали прочь, на бегу стреляя из револьверов, а «дикие казаки» уже крутили рукоятки наводки «органчиков Рюффо». Другие копошились в кустах, где притаилась «береговая батарея», и Ледьюк ясно разглядел, что они торопливо разворачивают орудия в спины легионерам. «Наводи по берегу, по пушкам! — заорал он, срывая голос. — Осколочными гранатами, стрелять без команды, по готовности!» Комендоры засуетились возле корабельных орудий, стволы зашевелились, нащупывая цель, масляно чавкнули затворы, принимая снаряды и пороховые картузы — но Ледьюк уже понимал, что они не успевают, что один, как минимум, залп этой проклятой батареи обрушится на избиваемых с двух сторон легионеров.
Но — ничего. Потом русские дорого заплатят за это.
— Шевелись, чтоб вас в бога, в душу, через!.. — сорванным голосом орал Осадчий, размахивая для убедительности шашкой. Капли крови летели с клинка веером — Матвей видел, как унтер зарубил двоих легионеров, охранявших орудия, и ещё одного застрелил из револьвера. Как только взорвался камуфлет, и поле сражения затянуло плотным облаком пыли, Осадчий выскочил из окопа с воплем «Пошли, робята! Рубай их в песи, круши в хузары!», и с револьвером в одной руке и казачьей шашкой в другой повёл пластунов в атаку — в обход, вдоль кромки прибоя, на брошенную «береговую батарею» и вытащенные рядом с ними на песок шлюпки. Охрана здесь оказалась жиденькая — полдюжины легионеров, которых смяли с ходу, и сразу стали разворачивать орудия в противоположную сторону, на сушу. Матвей вместе с одним из пластунов принялся раскладывать по шлюпкам подрывные динамитные заряды — на этот раз никаких кислотных взрывателей, только обрезки огнепороводного шнура, рассчитанные на три минуты горения. Этого довольно — за три минуты они успеют дать залп по атакующим крепость легионерам, а уж там…
Со стороны моря прилетел пушечный рык — но не залпом, а вразнобой, торопливо. Видимо, спешка и подвела французов — наводчики с крейсера «Вольта», что стоял ближе других кораблей, ошиблись с прицелом, и фонтаны мутной, смешанной с пеной и песком воды выросли в воде, четверти кабельтова от кромки прибоя. Секунду спустя грохнули наконец обе скорострелки, протарахтели торопливо «Гочкисы» — всё, дело сделано!
— Отходим! — крикнул Осадчий. — Гимназист, взрывай к нехорошей маме орудия, и назад, сейчас накроют с кораблей!..
Митяй дрожащими от возбуждения руками запихивал последнюю динамитную шашку под казённик скорострелки, а из пыльного облака уже выбегали легионеры — один, два, десять, больше, больше… Рты раззявлены в беззвучных криках, на перепачканных кровью лицах — смесь ужаса и ярости, над головами болтается красно-зелёный флажок, превращённый каменной картечью в лохмотья. Некоторые бросили винтовки — один тащит повисшего на нём товарища, другой сам едва ковыляет, зажимая ладонью культю левой руки; офицер, пятится, нажимая раз за разом на спуск револьвера, в котором давно уже нет патронов, и бесполезная сабля свисает с запястья на перекрученном темляке.
Пластуны Осадчего ударили на отступающих без единого выстрела, вооружившись гандшпугами, трофейными винтовками с примкнутыми штыками, кинжалами-бебутами. Матвей выхватил револьвер и устроился, было, за станиной, уперев согнутую в локте руку для устойчивости прицела — но вовремя вспомнил о тлеющих фитилях и рыбкой нырнул за большой серый валун.
Амбаркация — так в книгах по военному делу именовалось возвращение десанта на свои корабли, — была в разгаре. Ледьюк видел, как наполненные людьми шлюпки одна за другой отваливали и одна за другой направлялись к кораблям. к кораблям. А на берегу ещё кипела рукопашная — легионеры, хоть и были напуганы, хоть и лишились командиров, но не желали складывать оружия. Вот ещё одна шлюпка отошла, ещё… слишком мало, чёртовы казаки взорвали не меньше половины — и теперь их обломки усеивают песок или покачиваются в полосе прибоя. В оставшиеся шлюпки легионеры набились, как кильки в банку — пока одни надрываются, налегая на вёсла, другие, сумевшие сохранить винтовки, ведут беспорядочную пальбу. Ледьюк быстро пересчитал шлюпки: даже с учётом того, что народу в них, по крайней мере, вдвое больше положенного, на берегу осталось не меньше полуроты — слишком большие потери для лёгкой прогулки, которую обещал адмирал Ольри.
ebooksa