Пока Гаврюша рассуждала о различиях унылого Левушки и прекрасного Севочки, я прикидывала, как направить разговор в нужное русло. Как было бы просто, если бы я могла рассказать Гаврюше о своих подозрениях, о неизвестном в квартире. Но это было бы возможно, не будь Гаврюша такой… впечатлительной. Меня не очень вдохновляла перспектива отпаивать ее валерьянкой.
– Наталья Гавриловна, а не хотите позвонить этому Севе? – предложила я. – Если у вас такие хорошие отношения – пусть повлияет на брата.
– А я звонила! Когда случились эти ужасные события… – Гаврюша подняла глаза к потолку, и я поняла, что речь о взорвавшихся банках. – Милый Севочка так сожалел, что не может помочь! Во-первых, он в какой-то длительной далекой командировке, во-вторых, они с Левушкой совершенно не поддерживают отношений. И я его понимаю. Думаешь, Левушка хотя бы раз пригласил его в гости после того, как дяди не стало? Ни разу! О чем это говорит?
– О чем? – послушно повторила я.
– О том, что Левушка не нуждается в человеческом тепле и сам его дать не способен. Собственно, с этого я начала, моя девочка. Вот я бы не оставила свой дом в распоряжении такого равнодушного и холодного юноши, который и навещал-то меня от случая к случаю. Можешь вообразить, как редко это бывало, что я Левушку даже не сразу вспомнила!
– Ну, это же его дядя решил, – мне почему-то стало обидно за Левушку. – Может, Лев Андреевич – очень занятой человек.
– Никакой он не занятой! – повысила голос Гаврюша. – Вернее, он торгует каким-то мылом ручной работы. Он и мне одно подарил, я не отказалась, как вежливый человек, но… Моя девочка, разве это красиво?
Гаврюша указала пальцем на полку, где в прозрачной упаковке с аккуратной наклейкой «Soap Home» стояла толстая зеленая жабка.
– Не очень, – согласилась я. – Но раз у него свое дело, то можно понять, почему он мало бывал у дяди – это же столько времени отнимает. Вот бабушка…
– Лесенька, и даже твоя бабушка подтверждает мои доводы, – перебила Гаврюша. – У нее находится время со мной пообщаться, а мы ведь не родня.
Аргументов в пользу Левушки у меня не осталось, хотя очень хотелось возразить: может, этот ваш широчайшей души дядюшка – широчайший козел, и Левушка его знать не хотел.
– Люди разные, – расплывчато ответила я, и тут сверху снова оглушительно бахнуло. Мы с Гаврюшей синхронно вздрогнули и уставились на потолок.
– Они меня доведут до сумасшествия! – вскричала Гаврюша и схватилась за телефон. Потыкав по кнопкам, она ненадолго замерла и выдохнула: – Он просто не отвечает, как не стыдно! Я и так на больничном из-за этого соседского стихийного бедствия!
– Хотите, я поднимусь, поговорю?
– А я не поднималась? Он даже дверь не открыл – сказал, что имеет полное право шуметь до одиннадцати. Я ему: «Левушка, имей сострадание к пожилому больному человеку». А он: «Страдайте у себя дома, а ко мне не лезьте». Лесенька, девочка, принеси с балкона отвар, он там остужается.
Я послушно поднялась, вышла из кухни и чуть не залезла в Гаврюшину кладовку – забыла, что нахожусь не дома, и балкон совсем в другой стороне. Но не успела я сделать шаг, как из квартиры сверху послышался громкий отчетливый стон.
– Тебе могло показаться, – пожала плечами Настя. – Или стонали вообще где-нибудь в другом месте.
Мы с ней хрустели чипсами, она сырными, а я просто с солью, и шли неизвестно куда. По-моему, это лучшие прогулки – без цели.
– Куликова, я тебя люблю.
– Полякова, обычно ты так говоришь, когда меня люто ненавидишь.