– Вот что: если ты, девочка, от этого заявилась, то чеши-ка отсюда. Нет здесь никого, поняла? И если он тут появится, мы его на пушечный выстрел не подпустим. Что, от Левки не досталось, смелый стал?
– Кто смелый?
– Дуру не включай. Он тебе денег дал? Не стыдно? По-человечески?
– Я правда не понимаю, о чем вы говорите, я по другому поводу…
Его темные с проседью брови сдвинулись к переносице:
– Я тебе русским языком сказал: пошла вон. Думаешь, я тебя за шкирку не схвачу, раз ты мелкая?
Я стояла метрах в пяти от него, но все равно инстинктивно отшатнулась. Прикинула, что бегаю я однозначно быстрее, чем этот хмурый дед. Снова попятилась и, собравшись с духом, сказала:
– Все, я ухожу. Только, пожалуйста, скажите: Левка – это Лев Андреевич? Нестеров?
Мужчина рывком распахнул калитку, бодро пошел прямо на меня – слишком бодро, похоже, насчет его слабых физических способностей я погорячилась, и рявкнул:
– Я тебя сейчас пинками до китайской границы погоню! Что вам от Левки-то надо?
Нас разделяло пару шагов, когда я выдохнула:
– Ничего мне не надо. Он пропал.
– Дурак твой брат. Кто ж девку так подставляет?
Борис Сергеевич – так звали грозного дедулю – провожал меня на электричку. Мы хрустели яблоками, он с гордостью рассказывал, как их выращивал, и ворчал.
У меня родилась вполне нормальная байка: мой брат – волонтер, занимается розыском пропавших. К нему обратились соседи Левушки – потеряли нового жильца. Брат мой и так разрывается, – знали бы вы, сколько народу пропадает! – так что я ему помогаю, собираю информацию.
– Не страшно ему за тебя? – прищурился Борис Сергеевич.
Образ брата в моей голове получился чем-то средним между Лешкой и лейтенантом Есениным. Интересно, такому было бы за меня страшно?
– Он мне доверяет, – ответила я.
– Ну-ну, – хмыкнул Борис Сергеевич. – Не знаю, чем тебе помогу, дело-то ерундовое. Там же как было: Гришины – муж и жена, бывшие. Они как развелись, Гришин еще долго тут жил, жена его не выгоняла. Потом он уехал куда-то, вернулся, а жена дом собралась продавать – он ей принадлежит. Так бывший как с цепи сорвался: давай, говорит, половину денег.
– За что? – не поняла я. – Дом же не его?