Настя коротко рассмеялась, я постаралась сохранить каменное лицо. Нашел время шутить.
Мы обе нервничали, хотя по мне это было заметнее: если Настю выдавали лишь плотно сжатые губы, то я вертелась и дергалась, как плохо воспитанный корги.
Есенин словно нарочно медлил. Оглядел улицу, мечтательно заметил, что август – это как будто детство заканчивается, поздоровался за руку с каким-то прохожим, поинтересовался у него: «Сын как?», получил лаконичный ответ: «В наркологичке» и почему-то сказал, что это хорошо.
– Ну что, гражданочки? – обратился к нам Есенин. Наконец-то! – Поступивший от вас сигнал будет проверен самым тщательным образом. Объявляю вам устную благодарность за проявленную сознательность.
Он замолчал, я выждала секунд пять – между прочим, проявила максимум терпения – и поторопила:
– Ну, а дальше?
– Дальше… Да, еще что-то важное хотел сказать. А, точно. Помимо благодарности выношу вам выговор. За самоуправство и неоправданный риск. Понимаю, лето, каникулы – скучно. Но видеть вас в таких обстоятельствах я больше не хочу.
– Саш, ты чего? – Настя спрашивала так растерянно, как будто лейтенант Есенин обвинил ее в сговоре с террористами. – Мы тебе практически раскрытое дело принесли.
– А вас кто уполномочил его раскрывать? – Улыбка с лица Есенина стерлась, взгляд стал ледяным. – В полиции вы не работаете. Лицензия на ведение частной детективной деятельности есть? Может, я просто не в курсе?
– Товарищ лейтенант, я правильно поняла: не плевать на окружающих и пользоваться мозгом можно только по лицензии, да? – не без ехидства поинтересовалась я.
– А вы пользовались? Я просто сразу не заметил, – развел руками Есенин. – Давайте подумаем, почему? Потому что вы считали гражданина Нестерова пропавшим и не обратились в полицию? Потому что вы отправились на предполагаемое место похищения или убийства? И там, возможно, встретились бы не с его соседями, а с реальным преступником, и что тогда? Задавили бы его своим интеллектом?
Настя презрительно скривилась – последний раз у нее было похожее выражение лица, когда наш информатик сказал, что если уж ему не удалось стать программистом, то куда там девочке – и спросила:
– Да что бы с нами случилось? С троими, днем?
– Настасья, я вас с гражданкой Поляковой как-нибудь на экскурсию в морг отведу. Покажу, что иногда случается и днем, и утром, и ночью, с троими и с десятерыми.
– Второй раз за день меня в морг приглашают, к чему бы это? – хмыкнула Настя. – Саш, просто скажи: что со Львом Андреевичем?
– Выясним, без вас. Приводите бабушку гражданки Поляковой или гражданку Гаврилову – пусть заявление напишут.
– Вы шутите? – Есенин явно не шутил, но я не знала, что еще сказать. Он страшно раздражал своим спокойствием, размеренностью и, конечно, нежеланием делиться – как у них там это называется? Оперативной информацией, кажется. – Пока мы кого-нибудь куда-нибудь водить будем, Гришин его убьет! Если еще не убил! А если убил, то что ему стоит уехать подальше? Гришин…
– Да оставьте вы Гришина в покое, – простонал Есенин, – с ним все ясно.
– Что ясно? – встряла Настя.
Есенин запрокинул голову, что-то неразборчиво пробормотал, хотя мне показалось, что выругался, и вдруг снова заулыбался: