Глава 17
Я иду по гладкому деревянному полу, отполированному до блеска, впереди бесшумной тенью скользит девушка в темно-синем кимоно в белых таби. В ее волосах воткнута длинная заколка, на конце ее золотая цепочка, на цепочке — качается туда-сюда, в такт ее шагам — маленький феникс. Символ семьи Кодзима. Сегодня я здесь один, без здравого смысла Акиры, без бесшабашного оптимизма Майко, без холодного расчета Читосе. Без поддержки. Акира, как сказала эта самая девушка, которая идет впереди, Акира больше не является желанным гостем в этом доме. Для японца такая формулировка скажет намного больше, чем когда в остальном мире — выгоняют с проклятьями. Для якудза указанное возводится в степень. Джиро-сама все еще вызывает внутри у меня сдержанную неприязнь и периодически я прогоняю в голове планы по откручиванию его седой головы без привлечения внимания Акиры. Чертова сентиментальность нашей всегда рациональной и сдержанной Акиры. Она умна и это не дает мне возможность сделать старому крокодилу карачук. Я не хочу терять ее дружбы и ее доверия, а это значит, что я не могу сделать больно старому Джиро без того, чтобы она об этом не узнала. Вывод — старый Джиро будет жить. Пока. У меня хорошая память, и когда-нибудь… когда Акира забудет про такую возможность, когда никто меня не будет подозревать…
Так я думаю, смотря в затылок девушки в темно-синем кимоно, следуя за ней по отполированным доскам Сливового Павильона. Наконец она останавливается, открывает дверь и отходит в сторону, сделав жест рукой. Проходите.
— Джиро-сама. — киваю я головой, шагнув внутрь. Не поклон. Я слишком зол на старого крокодила. Да, злость эта нерациональна, и сама Акира не раз объясняла мне всю нелогичность моих чувств. Мизинец отрос, инцидент исчерпан, верно? Неверно, думаю я, неверно. Вон, говорила Акира, тебе Майко руку отрубила на стройке, ты ж на нее не злишься. Я не злюсь на нее, потому что она хотела чтобы я вырос, потому что она знала что я отращу новую и взяла на себя риск оказаться крайней перед моим гневом. Ну и потому, что она — лапочка, конечно же.
— Синдзи-кун. Проходи. — кряхтит со своей подушки старый крокодил Джиро. Я прохожу и присаживаюсь напротив. Мы молчим, пока девушка в темно-синем кимоно не завершает все необходимые действия по завариванию чая и прочим непонятным мне, но крайне необходимым для этикета процедурам. В конце концов она кланяется и исчезает за дверью.
— Дошло до меня, юный мастер Син, что между нами возникло … некоторое непонимание. — говорит Джиро-сама и берет чайную чашку. Я гляжу на его руку, перевитую узловатыми венами, широкую в запястье и понимаю, что его руки — это руки мечника. Тело для кэндо — это тело только для кэндо. Только у них бывают такие широкие запястья, перевитые венами. Такие сильные пальцы.
— Непонимание. — говорю я. Будем играть со старым крокодилом в его же игры. Я такое не люблю, эти все намеки и экивоки не для меня, я люблю ясность и конкретные формулировки без недомолвок и неточностей, но Акира уже предупредила меня, что так нельзя. Это как покупать что-то на восточном базаре и не поторговаться — мало того, что заплатишь вдвойне, так еще и уважать не будут. Тут половина дела — в общении, в искусстве игры словами. Никогда не умел, но взял пару уроков у Акиры. Будем импровизировать.
— Я слышал, что правитель царства Чжоу однажды сказал так — любишь меня, люби и мою собаку. — говорю я, взяв в руки чайную чашку. Этим я выражаю явное недовольство тем, что фактически признавая переход Акиры в мою команду, старый Джиро все же потребовал свою виру. Союзники мы или нет? Или это все просто трепотня и давай начнем войну и переубиваем друг друга, благо у нас есть такая возможность? Что за идиотская затея, начать новые взаимоотношения с такого вот старта? Нельзя было символическим пролитием чаши сакэ и посыпанием пеплом головы отделаться? Подобные действия лично я расцениваю как акт агрессии в сторону моих друзей, и мне плевать, что она — сперва подчиненная Джиро-сама. Пусть хоть сто раз рабыня, это на статус моего друга не влияет. Да, тут вправе сделать с ней все, что хотят, — по кодексу якудзы. А я вправе этого не допустить, а уж если это все-таки произошло, то воздать по заслугам. По моему собственному кодексу.
И тому есть несколько причин. Одна из которых — именно имиджевая. Нельзя глотать такие вот вещи. Этот жест со стороны Джиро ставит нас в положение подчиненных. Вот, мол, отпускаю неверную девицу, но сперва пусть на колени станет и попросит надлежащим образом, да еще по старой традиции пусть мизинец отрежет себе сама и в шелковом платке да с надлежащей вежливостью с поклоном поднесет. И этим самым Джиро как бы показывает, кто здесь хозяин. Хорошо, он мог такое делать, пока мы не уплатили свой долг, но уже после того, как мы спасли его старую задницу от смерти и заговора внутри гокудо? Свои долги мы выплатили уже доставив Такеши в особняк, могли бы дальше и не трудится. Мы пошли дальше и спасли Джиро, уничтожили мага категории тройная Эс, и уж со счету сбился, сколько еще наемников с автоматами. И что мы получили в благодарность? Отрезанный палец у Акиры? Вот спасибо, вот уж услужил, как мы без лишних травм жили-то.
Проще говоря, я считаю, что старик не был в своем праве, отдав такое распоряжение и, как минимум, мог бы и со мной посоветоваться сперва. С нами всеми. А не играть за нашими спинами Акирой, вгоняя ее в чувство вины и потом используя это, чтобы поставить нас на место. Перед всем гокудо. Перед нами всеми.
— В эпоху Борющихся Царств в царстве Чу жил человек по имени Сон Ю. — говорит Джиро, поставив чашу на стол. — Сон Ю однажды рассказал такую историю: «Несколько дней назад я увидел на улице поющего человека. Когда он пел народную песню, которая называлась «Песня деревенского бедняка», ему подпевало несколько тысяч слушающих. Потом он исполнил гораздо более утончённую песню, которая назвалась «Песня о весеннем снеге». На этот раз ему подпевало гораздо меньшее число горожан. В конце же своего выступления певец исполнил ещё более изысканную песню, поддержать которую смогли лишь несколько человек. О чём это говорит? О том, что чем сложнее и изысканнее песня, тем меньшее число людей её знают и понимают. Разве могут простые люди понимать то, что делаю я?». Изысканные мелодии редко поют хором, юный Син.
— Интересная история. — говорю я. Понимаю, что он хочет сказать. Две вещи сразу. Во-первых я не знаю идиомы и потому ему приходится проговаривать всю идиому или большую часть ее. Если выразить все коротко, то изысканные мелодии редко поют хором. Вот это и есть вторая часть послания — мало кто может понять сложные планы Джиро-сама. Потому как — изысканная мелодия.
— Простите меня, Джиро-сама, но я не силен в идиомах и намеках. — говорю я, понимая, что проиграл в этой игре. — Я — человек простой. И поэтому я буду говорить открыто. Если дозволите.
— Конечно, Синдзи-кун, говори. — кивает Джиро-сама. — Я буду только рад услышать честную и открытую речь.
— Наша с вами договоренность заканчивалась на том, чтобы доставить Такеши к вам в особняк, верно? До этого — мы должны были изображать команду Сумераги-тайчо, чтобы привлечь внимание ваших врагов. Обе миссии мы выполнили. Когда наша команда вмешалась в бой на территории вашего особняка — это был уже форс-мажор. Мы не обязаны были сражаться с наемниками и уж тем более — вступать в бой с магом категории тройная Эс. Надеюсь, вы следите за моей мыслью, Джиро-сама?
— Слежу. — кивает Джиро. — Не со всем согласен в ней, но за мыслью — слежу.
— И с чем же именно вы не согласны? — утоняю я. Джиро вздыхает и начинает говорить. Старый крокодил согласен, что мы выполнили часть договоренности, но только часть. Условием, на его взгляд было доставить Такеши именно ему, сдать, так сказать, с рук в руки. А сделать это мы могли бы только если бы он был жив, так что все вышеперечисленные действия — вроде боя с кучей автоматчиков и злобным менталистом — это уже в наших собственных интересах, и являются, по сути, частью задания.
— Думаю, что тут вы не правы, Джиро-сама. — говорю я. — Ведь мы могли бы просто развернуться и уйти. И тогда через некоторое время никакого долга перед вами у нас бы не было. Потому что не было бы вас.
— Это был бы бесчестный поступок. — говорит Джиро.
— Но рациональный. — отвечаю я. — Сколько стоит в семье Кодзима честь — это отдельный разговор. Честь и благодарность. Мы могли бы уйти. Все, кроме одного человека. Акиры. Именно она настояла на том, чтобы штурмовать особняк, хотя даже тогда это выглядело самоубийством. А ведь мы еще не знали, что тут был Мара. Я — рациональный человек и честно могу сказать, что голосовал за то, чтобы бросить тут Такеши, предварительно свернув ему шею, и уйти, оставив вас наедине с вашими неприятностями.