— У нас система содержания стойлово-пастбищная, — обстоятельно рассказывал Дэрвин, — зимой здесь выпадает много снега, и мы уводим коз в помещения. В конце зимы у них начинается линька, тут важно вовремя начать вычес, чтобы качество пуха было превосходным. Потом уже идет весенняя стрижка шерсти. Но главное — это пух. Наши козы — лучшие во всем королевстве!
— Дорт Томас говорил мне, что козы стали болеть и качество продукции заметно упало, так же как и ее объемы. — Я с огромным интересом осматривала разнообразные гребни, гребенки, ножницы и ножи для вычесывания и стрижки животных.
— Заболело около десятка коз, — сурово сдвинув брови, подтвердил управляющий, — к счастью, лучших производителей не затронуло. Плохо то, что мы пока не можем определить причины болезни и подобрать адекватное лечение. А что касается основной продукции, так у нас стадо в триста тридцать голов, так что объемы мы сохранить смогли, и качество осталось превосходным. Но, несмотря на это, продажи упали. Дорт Томас говорил, что несколько постоянных покупателей отказалось продлевать договора.
— Странно, в столице изделия из шерсти бэкрудских коз всегда ценились и стоили больших денег. Что же изменилось? — я взглянула на загон с печальными облысевшими козами, — как будто хорошо спланированная диверсия… Будем разбираться, Дэрвин. У меня широкие связи и большие возможности. Сейчас есть в чем-то нужда или острая необходимость?
— Тут мы справляемся, хозяйка, а вот в деревне три недели назад пожар был. Мальчонка слепой с печкой не справился. Так три дома сгорело. Погорельцев мы пока пристроили, лето все ж. Но им бы помочь с материалом, а уж отстроим сами. А то зимой шибко трудно будет.
— Ясно, спасибо, что рассказал. И вот еще что, коли есть у вас рукодельницы, пришли ко мне, попробуем живую рекламу устроить. Хорошо, что лето в этом году не слишком жаркое.
— Будет сделано, хозяйка, — Дэрвин поклонился и помог нам с Ханной забраться в карету. — Коли сейчас прямо поедете, а потом свернете вправо, аккурат у погорелья окажитесь.
Почерневшие остовы печных труб уродливо торчали посреди мертвой земли. И дома, и хозяйственные постройки выгорели полностью, просто повезло, что никто не пострадал.
К нам подошла немолодая женщина в застиранном сарафане, склонилась в поклоне, а потом настороженно взглянула из-под надвинутого на лоб цветастого платка: в поблекших от выплаканных слез глазах читались безнадежность и отчаяние.
— Здравы будьте, хозяйка. На осмотру приехали?
— А ты у нас главная погорелица будешь?
Женщина совсем сникла, внезапно бухнулась на колени в зольную пыль и забормотала:
— Староста-то уже посчитал все, да только откуда-сь мы столько денег возьмем? У нас и остались-то только корова да коза. Все сгорело, пропало все.
Вокруг нас стал собираться народ. Мне кланялись, но смотрели неодобрительно. Мне стало неловко, хотелось подойти к женщине, обнять и поговорить по душам, но статус не позволял подобного панибратства. Поэтому, нацепив на лицо маску невозмутимого спокойствия, сказала:
— Так, ты встань, во-первых, нечего грязь подолом подбирать, а во-вторых, объясни толком, что от тебя староста требует.
— Так ущербу платить двум дворам для отстройства нового и самому старосте за беспокойство. Это ж ейный слепыш таку беду устроил, — подал голос плешивый мужичонка, на него зашикали и быстро задвинули куда-то за спины.
— Интересные порядки… А сам виновник где? Не пострадал?
Несчастная женщина, только поднявшаяся с колен, опять бухнулась на дорогу:
— Хозяйка, будьте до́бры, не трогайте Вельку. Он не по злости это. Его дорт Зоран обещался забрать на воспитание. Не гневитесь, будьте до́бры.
Я перестала что-либо понимать в бессвязной речи перепуганной женщины. Поэтому взглянула на обступивших нас крепких баб: