Ну, снаружи так снаружи. Вылетел из пещеры, стал облетать холм по спирали и нашёл. Хрень непонятную. Дело в том, что на верхушке холма-особняка сидел, прислонившись спиной к каменному гребню-коньку, беролак. Барибалыч, несомненно. Но с рядом серьёзных отличий. Первое: он не был «материальным», как положено быть владетелям в нави. Но и призрачным, как и положено духам, он тоже не был. Какое-то промежуточное положение, чем-то смахивающее на процепсов — те тоже были слегка «имматериальны», хотя беролак явно посильнее.
«Похоже», — признал Потап. — «Только он — мёртв. И он — дух».
— И оборотень?
«И… не знаю. Но других духов тут нет, а… Разберись с ним, может, расскажет, что он такое — а то от силы черныша ничего толком не понять. А чтобы понять — надо черныша пнуть».
Стал я аккуратно подлетать к этому деятелю. И — беролак, причём в характерной одежде, пусть и призрачной. Но при приближении две другие странности проявлялись всё сильнее. Первая: да, Барибалыч, это точно. Но гораздо матёрее и зверее на морду, чем те, с кем я встречался, даже в обороте. Не фурри-медведь, а слегка антропоморфный топтыгин, скажем так. И он пырился жёлто-коричневыми, чисто медвежьими гляделками вперёд. Я мимо это взгляда раз десять пролетел, и вообще в районе десятка метров от этого деятеля бултыхался. При этом — не скрывался, а гранённая металлическая звезда, ещё и эманирующая силой владетеля, ДОЛЖНА была привлечь внимание. Хоть бровью бы дёрнул! Но не дёргал — пырился пустым взглядом хрен знает куда, на меня никак не реагируя.
— Он вообще — живой? — скорее для себя подумал я.
«Конечно… нет!» — захрюкал Потап. — «Он дух, в мире мёртвых, нави. Какое „живой“?»
— Мёртвый живой, — буркнул я, подлетел к типу на три метра и завибрировал собой-металлом, создавая звук:
— УВАЖАЕМЫЙ…
— Хто тут?!!! — с этим воплем непонятный типа вскочил, в явной боеготовности, сфокусировал буркалы на мне и взревел: — Это моё место! Проваливай, или заломаю!!!
— ЭМ…МИНУТОЧКУ… ДА ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ, ПАРАЗИТ?!! — возмутилось моё почтенство.
Просто эта морда протокольная зарядила по мне лапой. И, вместо того чтобы нанизаться на шипы, получив ущерб и повреждения, отфутболила меня на десяток метров!
— Да ты озверел! — возмутился я своей мордой из металла (на всякий случай), вылезающей из шипов.
Ответа не было, а этот дохлый потерпевший (он у меня точно потерпит, паразит!) рванул ко мне прыжком, оскалив пасть и размахивая лапами. Ткнулся в полёте мордой в придуманную мной воздушную стрелу, оттолкнулся от воздуха и повис в каменных «оковах», протянувшихся от дома.
И… разорвал себя в куски! Не порвал каменные цепи, а порвался сам, на секунду. Пропустил кандалы сквозь плоть и сросся!
— Ха-ха-ха! Я — мёртв, чужак! Мне ничего не страшно! — ревел он. — Беги с моего места, пока не сожрал!
Мда уж, договороспособность табуретки, оценил я. Впрочем, если табуретку умеренно попинать — она становится несколько более договороспособна: как минимум скрипит. Но в нави этот дохлый Барибалыч практически неуязвим, как бы не как я… Хотя.
«Огонь».
— Помню, Потап. Крысиные короли, — уточнил я.
И стал летучим огнемётом, поливая этого типа потоком душевного пламени. Рёв поднялся несусветный, вдобавок к мощному запаху палёной шерсти. Но мне его не сжечь надо, а разобраться, так что поток пламени я приостановил.