Дальше в столовой я на полном серьёзе полез разбираться с одним придурком, который, как мне показалось, косо на меня смотрел. Целостность его лица спасло только то, что он несколько раз повторил извинения, а меня перехватил парторг и с шутками-прибаутками увлёк за свой стол. По пути, увидев наше отражение в зеркальной витрине, я вдруг истерично рассмеялся от нашей парочки – парторг так-то мне в пупок дышит, и для разговора ему приходится запрокидывать голову.
А потом, уже за столом с Новаком и Баррейру, стало очень страшно. Я вообще не помню, чтобы когда-либо испытывал подобный ужас: меня затрясло, и хотелось бежать, куда глаза глядят, и ещё прятаться. Откуда-то взялась идея, что нужно рыть землю – видимо, окоп? Но главное, непременно руками.
Однако я всё же усидел за столом, хоть и очень хотелось залезть под него, а вместо меня побежал парторг, за водой. Один стакан плеснул мне в морду, а когда я проморгался и начал воспринимать происходящее, второй сунул в руку – выпить.
Вот в процессе распития этого стакана мне и стукнула в голову мысль об Эйруине. Я вскочил и, выдав скороговоркой: «Капитан-майор Новак, передайте, пожалуйста, генералу Сикорски, что мне срочно нужно уйти по семейным обстоятельствам», побежал домой.
35.
По мере приближения к квартире страх вперемешку с беспокойством и напряжением крепнет настолько, что я добрую минуту не решаюсь взяться за дверную ручку. Кажется, что внутри – нечто ужасное. Подводный монстр, заполнивший коридоры и комнаты извивающимися жирными щупальцами, с которых капает тошнотворная слизь. Только ощущение, что там же находится Ру – до меня доносится его скулёж, – заставляет собрать волю в кулак и открыть дверь.
Щупалец внутри нет. Всего лишь пустая – и чистая – прихожая.
Но стоит сделать шаг, как меня охватывает пламя – оно кусает, срывает кожу сразу со всего тела, забирается в кричащий рот и дальше, в лёгкие. Нет, это не реально! Мне нужно найти Ру.
Мозг словно пропускают через мясорубку, и соображать трудно. Где он? Кое-как сбросив ботинки, по привычке бреду к ванной – по стенке, чувствуя так, словно оставляю на ней следы гари и куски собственной кожи. Открыто, и его нет.
Трясёт так, что я опускаюсь на четвереньки и ползу проверить кухню. При виде стола своё моё существо требует забраться под него и плакать от ужаса, но я держусь. И пробираюсь к комнате Ру.
Огонь отступает, и возвращается образ земли. На этот раз я понимаю, что не нужно копать убежище – наоборот, нужно раскапывать изнутри. Из могилы, в которой меня похоронили. Но я не могу пошевелить даже пальцем, и воздуха совершенно не хватает.
Пытаюсь закрыться от этих образов, не пускать их глубоко в себя, но Ру штормит с такой силой, что это будто закрываться от смерча зонтиком. И чем ближе к комнате, тем тяжелее – того и гляди сорвёт с места и унесёт в страну Оз. Или, может, у меня голова лопнет.
Да, рядом с комнатой скулёж наполняет сознание громче. Он кажется одновременно давним воспоминанием – три года назад, Ру в том костре, – и чем-то хорошо знакомым. Я ведь слышал его совсем недавно. Даже не раз. Ночью, сквозь сон. Должно быть, Ру снились кошмары, и отзвуки этого пробивались в моё сознание.
На этот раз я не стучу и не спрашиваю разрешения, просто открываю дверь и ползу внутрь. Возражения не принимаются.
Оглядываю комнату. За окном солнце, но плотные шторы приглушают свет. Ру не видно. Только кровать стоит как-то криво. Заглядываю под низко свисающий край серого покрывала. Да, он там, за кроватью. Отодвинул её от стены, забился в щель и сжался в комок, обнимая подушку.
От уровня боли аж зубы сводит, а мозг и вовсе грозит взорваться, уже вон давит изнутри на глазные яблоки. В комнате тишина, но мою голову распирает тугим комком звуков: треск пламени и треск ломающихся костей, шаги как будто по песку, шлёпанье чего-то влажного по твёрдой поверхности, сухой стук падающих камней… Десятки голосов, каждый из которых до боли чёткий: всхлипывания и стоны, женский плач и повторяющееся «не надо», аплодисменты, высокий истеричный смех, конферансье звучно объявляет следующий бой, хриплое торжествующее рычание… И ещё множество голосов, лающих на незнакомом языке… Моё сознание цепляется за характерные горловые звуки – я слышал их, это же язык с долбаной Альфы. Язык фанатиков, которые убивают демонов-мутантов.
На последней мысли я срываюсь окончательно, ползу к нему. Пытаюсь было сунуться под кровать – нет, не пролезу. Приходится всё же отодвинуть кровать дальше от стены – от резкого скрипа ножек по полу Ру вздрагивает и сильнее вжимается лицом в подушку, забивается ещё дальше, в угол между стеной и шкафом. В этом сумраке он выделяется светлым пятном: бежевые штаны, светло-жёлтая футболка, бледные руки сжимают белую подушку, а по плечам рассыпались спутанные белые волосы.
Забраться к нему. Придвинуть кровать обратно. Попытаться обнять вместе с подушкой – нужно найти щель между его телом и стенкой шкафа… Но в ответ на прикосновение Ру вздрагивает, и его сознание словно обдаёт меня кипятком: восприятие слишком чувствительное, любой раздражитель кажется чрезмерным. Отдёргиваю руки. Шепчу бессвязные вопросы.
Сначала он не реагирует, прячет лицо по-прежнему, но затем всё-таки шепчет мысленно: «Я вспомнил». И – здрасьте, приехали! – показывает калейдоскоп образов с наших тренировок: боль в сломанной руке, и мои рвущие укусы, и слишком крепкий захват, из которого он не мог освободиться… Но ведь всё было не так!
Окончательно добивает меня образ в смутно знакомой обстановке: острые зубы, болезненно вгрызающиеся в шею, обречённость и страх смерти. Уверенность, что я его убью. Но… Да такого точно не было! Я даже забываю о собственной боли, пытаясь сообразить, что это за воспоминание. Наконец доходит: это наша первая вылазка – та самая, когда я в первый раз пил его кровь. Он действительно думал, что я собираюсь его убить? Ну вообще-то да, я тогда слишком увлёкся… И потом даже не извинился перед ним…