– Царевич, это нечестно и вообще…
– Помолчи, – прошу я и закрываю ей рот новым поцелуем, напористым и наглым.
И Зоя сдается. С тихим стоном прижимается к моей груди, и ее ладонь ложится мне на щеку.
– Я тебя не обижу, – обещаю я, целуя тонкие пальцы.
– Я хочу тебе поверить, Даня, – отвечает она. – Очень хочу.
Некоторое время мы лежим обнявшись. Мне так много хочется ей сказать. Про то, как сходил по ней с ума. Как безумно ревновал. К Святу, Сильверу и даже Темке. Как пару раз хотел бросить все и уехать. Но я лежу в темноте, слушая ее дыхание, и надеюсь, что все это мне не снится.
Впрочем, Шарапова не дает нам насладиться даже видимостью уединения.
– Можете не делать невинный вид, – заявляет Катя, приподнимая клапан палатки и запуская внутрь поток свежего морозного воздуха, а заодно и свет от костра. – Я, конечно, ничего не видела, но кое-что слышала. – При этих словах Зоя прячет лицо у меня на груди, и я уверен, что она стремительно краснеет. – Прости меня, Воронцова, бла-бла-бла, конечно, Данечка, бла-бла-бла, и все такое. Если это поможет не сойти с дистанции, флаг вам в руки, но если к сегодняшнему старту вы снова решите расстаться, то, клянусь, я надеру уши вам обоим, заберу собак и уеду в “Медвежий угол”!
– Сурово! – говорю я. – Я согласен!
– На что? – удивляется Шарапова.
– На все твои условия!
– Тогда поднимай свой зад и иди проверяй собак, герой! Нам с Зойкой нужно посплетничать за твоей спиной.
– Здесь отличная слышимость, – напоминаю я на всякий случай. Не то, чтобы я сильно переживаю, но совсем не хочу подслушивать девчачьи разговоры.
– На это и рассчитано, Царевич! – заявляет Катька. – И вообще, брысь из моего спальника, как будто своего нет!
Кажется, я все-таки краснею.
Сильвер встречает меня радостным лаем, который подхватывают Джек и Лондон, а следом за ними и Чук и Гек. Не проходит и пары минут, как почти полсотни собачьих голосов заполняют собой хрустящую предрассветную тишину заснеженного леса. Некоторое время Лаки молчит, смотрит на меня неодобрительно, как будто отлично знает, чем мы с ее хозяйкой занимались в палатке и совершенно этого не одобряет. А потом садится и запрокидывает морду вверх. Пронзительный вой, от которого по коже бегут мурашки, постепенно вытесняет воодушевленный лай. Сильвер смотрит на меня своими похожими на льдинки глазами и будто бы ждет разрешения вступить. Я обнимаю его за шею, чешу за ушами, зарываюсь лицом в пахнущую соломой шерсть и прошу:
– Не нужно, дружище. – Пес прикрывает глаза и заваливается на бок, подставляя для ласки живот. – Какой же ты у меня хитрый, парень!
При звуке моего голоса Лаки замолкает, и следом в лагере наступает оглушающая тишина:
– Даня, скажи пожалуйста, что ты сделал с собаками? – раздается за моей спиной голос Зои. – Что за утренний концерт?
– Ничего нового, – отвечаю я, расплываясь в улыбке. – Просто твоя девочка вздумала меня ревновать.