Немного больше, чем любовь

Маленькая домашняя пекарня находилась недалеко от парка. Эрик и Павел заприметили ее еще осенью (точнее, Эрик заприметил; Паша тогда находился в глухой тоске по маминым пирогам и жил только от выходных до выходных. До Нового года он каждую субботу ездил домой).

– А здесь мило! – заметила Эльза, с интересом рассматривая витрину с выпечкой.

– Что тебе взять? – спросил Паша и улыбнулся при виде ее растерянного взгляда.

– Мммм, пирожные… – протянула Эльза и счастливо зажмурилась. – Мама меня убьет!

– Почему?

– Потому что мне нужно следить за фигурой! – девушка презрительно фыркнула. – Но не сегодня. Я буду… Венский пирог! И какао! Какао с зефирками! Можно?

– Конечно, можно!

Пожилая женщина за прилавком посмотрела на Эльзу немного грустно и протянула ей самый большой кусок ягодного пирога.

– Кажется, я сплю! – пробормотала девушка с набитым ртом.

Пашка рассмеялся, а потом не выдержал, аккуратно смахнул кончиком пальца крошки с ее подбородка, отчего Эльза залилась румянцем, и поцеловал. Почему-то рядом с ней он чувствовал себя ужасно взрослым. И это ему безумно нравилось.

Они успели ровно к четырем. Эльза, немного раскрасневшаяся и запыхавшаяся, выглядела счастливой. И такой живой.

– До завтра? – произнесла Эльза немного смущенно.

– До завтра, – ответил Пашка.

Целовать ее средь бела дня у самого дома Павел не решился – только крепче сжал руку в своей ладони и, махнув на прощание, поспешил прочь.

Глава седьмая

Простившись с Эльзой, Паша поспешил к родителям в отель. Стоило Эльзе отпустить его руку – и наваждение как будто спало. Теперь он изо всех сил старался не перейти на бег, чтобы поскорее узнать новости о капитане Ильинском. Берг вместе с поисковым отрядом вышел в море еще накануне. Если бы поиски увенчались успехом, Пашка уже знал бы об этом: отец нашел бы время заехать в гимназию. А что, если он приезжал, а Паша в это время как раз ушел провожать Эльзу? Юноша ужасно переживал за Альку, но и отказаться от новых, таких хрупких отношений с Эльзой он не мог. Только не сейчас.

И это противоречие – такое острое, такое болезненное – разрывало юного Павла Колбецкого на части. Он испытывал странное чувство вины от того, что не рассказал Эльзе об Алевтине, и ему было ужасно стыдно, что сегодня утром он далеко не сразу вспомнил об Альке. Впрочем, его оправдывало то, что она была под присмотром. А больше ничем помочь он все равно бы не смог.

Но в отеле Павел застал одного отца: тот сидел за письменным столом и работал с бумагами.

– А где все? – спросил Павел, растерявшись.

– Ушли в порт, – ответил Алекс Колбецкий, не поднимая глаз от документов. – Алевтина сама не своя, и твоя мать решила, что им стоит прогуляться.