— Значит, я в тебя, ма? Я — гуманитарий.
— Ты во всем в меня, — Эсми обняла дочь за плечи, притянула к себе и поцеловала. — Но характером пошла в Сонечку. О, как раз вспомнила. На выходных “назир” (поминки), я поеду за день, чтобы помочь, а вы в субботу утром со мной.
— Да не вопрос, ма, — подмигнул сын и сделал маленький глоток чая.
— Ма, эклеры ваши — просто пушка! — уплетая за обе щеки, похвалила Ситора.
— Мне тоже нравятся. И они хорошо расходятся. Кстати, Руфик. Если хочешь, я привезу такие же для твоей одноклассницы.
— Ну мааам, — сын поставил на стол чашку и выпучил глаза.
— Всё-всё не буду, — посмеялась она. О знакомстве с отцом Лейли им знать не нужно. Дети по сложившейся традиции начали рассказывать о том, как прошел их день и обмолвились, что звонил их папа и предложил съездить к бабушке. Но дети честно ответили ему, что пока не готовы. Эсми их понимала. Нет, она не настраивала их против родни отца. Просто их в жизни двойняшек не было.
Ночью Эсми ворочалась, считала овец, слушала приятное сопение дочки. Рой мыслей и воспоминаний о враче и тех странных, внезапных ощущений, которые она испытала рядом с ним, закружились в ее голове. И Эсми ругала себя за то, что вообще посмотрела на несвободного. Это все Викуля виновата: талдычит ей про какие-то отношения, про то, что женщина должна оставаться женщиной, и вообще десять лет без мужика — это уже монашка.
“Какие к черту мужчины? — пронеслось в голове. — Я сама как мужик. Гвоздь забью, шкаф соберу. Да я даже кран в ванной однажды сама починила, пока ждала сантехника. Правда, папа по видеосвязи говорил, что делать”.
Вот это “Я все могу сама” и “Мне никто не нужен” было ее девизом все последние годы. Заточилась, научилась, надеялась только на себя, и детей этому учила. Руфату говорила, чтобы брал пример с деда и дяди, был настоящим мужиком, отвечал за свои слова и поступки, уважал и не обижал девочек. Ситору наставляла, что девушка должна быть самостоятельной и самодостаточной, ни от кого в этой жизни не зависеть. Любовь любовью, а человека нужно узнать. И, конечно, надо уверенно стоять на ногах, иметь профессию, ремесло, любимое дело, подушку безопасности. Потому что никогда не знаешь, что может случиться. Сегодня — любовью, завтра — развод или смерть. Наученная горьким опытом Эсмигюль как никто другой это знала.
С горем пополам уснула, но утром проснулась какая-то разбитая и даже не помнила, снилось ли хоть что-то. Закинув двойняшек в школу, она сразу же поехала в магазин, но первым делом пошла не туда, а на прием к Мамедову. Пришла, как он и рекомендовал, на голодный желудок. Помнила ведь, как ее вчера вывернуло — стыдно до сих пор. Девушка на ресепшене попросила Эсми подождать, пока доктор освободиться. Из его кабинета доносился детский плач и администратор вздохнула и прокомментировала:
— С детьми всегда сложно.
— А он и детей лечит? — удивилась Эсми.
— Да, с четырех лет.
— Ясно. Я тогда там посижу, — она указала на диванчики у окна, и девушка кивнула.
Эсми осмотрелась и отметила, что дизайн клиники хороший: все стильно, со вкусом, нет ощущения, что ты в типичной больничке. Выбор места ей тоже был понятен: в “Маленьком Нью-Йорке” живут состоятельные люди, и надо соответствовать.
Через пять минут из кабинета Мамедова вышла женщина с маленьким сыном на руках. Он хныкал и обнимал маму за шею.
— Можете зайти, — сказала администратор Эсми.
Она вновь дала себе установку вести себя непринужденно и спокойно. Дай Аллах, чтобы хватило еще двух-трех процедур и она с ним распрощается.
— Здравствуйте! — поздоровалась она, войдя в кабинет.