– Мои дедушки погибли на войне. Одна бабушка умерла до моего рождения. Вторая – едва мне исполнилось пять лет. Каково это – вырасти у любящих бабы и деда? У тебя, наверно, было счастливое детство, Денис!
– Да, очень! – блаженно улыбнулся юноша. – Меня баба с дедом воспитывали с пелёнок, баловали, вкусно кормили и никогда не ругали! В домике у них было всегда чисто, тепло и уютно. Я жил с ними как у Христа за пазухой вплоть до второго класса!
– У тебя нет родителей?
– Есть. Но они всегда сами по себе. Иногда я их видел. Правда, редко! Когда предки вспоминали обо мне. А потом отца и старшего брата посадили за особо тяжкое…
Люба, боясь дышать, не сводила внимательного, напряжённого взгляда с профиля Коробкина. Парень с шумом выдохнул сигаретный дым и затянулся снова. Повисло тяжёлое молчание.
– Извини, не знала… Я не хотела тебя обидеть или разбередить старое!
– Нечего там бередить. Старое – всё равно что новое. Не заживает! – горько усмехнулся ровесник. – Обидеть ты не в силах, потому что не пыталась, и я это понимаю. Когда батько и брат зарезали соседа-подельника, к бабушке пришли менты. Тогда-то моё счастливое беззаботное детство закончилось, и всплыла необъятная куча гавна! Пахан с соседом, оказывается, занимались разбоем: лазили по дворам пенсионеров, обворовывали, нападали в постели, калечили, угрожали. Брательник на стрёме, старшие орудуют. Дед и баба ничего не знали, их такой позор здорово подкосил! Начался суд. Старики ходили смотреть, иногда брали меня с собой. Станица гудела, а родные не знали, куда спрятаться от свалившегося бесчестья. Как братка и пахана посадили, дав строгача обоим, бабуля не выдержала всеобщего осуждения и через полгода с горя отошла. Следом помер дед от тоски и вины. А я… А я до сих пор скучаю! Но ничего не вернёшь, не изменишь!
– А твоя мама где сейчас?
– Со мной живёт.
– Хорошо, что она рядом!
Коробкин открыл было рот, чтобы рассказать собеседнице, как родная мать была всю жизнь занята только собой, поэтому бабуля его и забрала в младенчестве. Что в суд маман ни разу не явилась, а сейчас тусуется сама по себе, подло клянчит у дяди его зарплату, постоянно шарится в комнате сына в поисках заначек, чтобы потратить всё, что он заработал, на ушлёпков-друзей да пьяные гульки. Но Ден всё же не стал говорить – только подумал. А вслух лишь произнёс:
– Наверно. Мы чужие друг другу и совсем не общаемся.
Парень замолк и осторожно глянул на Любу. Ему стало неудобно, что он выгрузил на плечи едва знакомой ровесницы потайную личную боль, которой никогда не делился: ни с Сэро, ни с Пашкой, ни с Ленкой – ни с кем-либо ещё. Семейная история школьником активно и яростно замалчивалась, а сейчас здесь, на берегу, его вдруг понесло. Зачем? Язык и сердце не слушались хозяина. Видимо, слишком долго Коробкин носил отравляющую горечь в одиночестве.
Ден уставился на Поспелову, жадно разыскивая насмешку, презрение или осуждение, но ничего не обнаружил. Ровесница смотрела с сочувствием, будто присвоила часть его горя и теперь понимала его лучше, чем он сам.
– Мне жаль. Ты пережил настоящий ад! – заговорила тихоня. – Всё рассказанное ужасно!
Коробкин отвернулся, чтобы справиться с эмоциями. Опять повисла тишина.
– Спасибо, – не поворачивая головы, сдержанно ответил юноша, глубоко вздохнув. – Ты добрая, Люба! Правда, настоящий ад начался в школе и на улицах после ареста.
– Травили? – догадалась девочка.
– Пытались. Как только новость о грабежах прогремела, меня перевели в другой класс. Родители не захотели, чтобы их дети учились с ребёнком из семьи убийц. Но это мелочи! Ко мне начали лезть обзываться, кликухи клеить типа « Параша», «Шхона», «Петух» – всякую низость на уголовный манер. Заходишь в столовую, в коридор ли вышел, тупо по тротуару идёшь – обязательно какой-нибудь скот прицепится и давай орать: «Урка! Урка!» Задолбали знатно!
– И как ты это всё терпел?! – тревожилась собеседница.
ebooksa