– Я не обиделась, всё хорошо.
Сэро выдержал паузу и снова заговорил:
– Извини, что толкнул.
– Только если взаимно простишь всё, что я наговорила у школы, и не будешь мстить! – отозвалась простодушная сверстница.
– И не собирался мстить! – фыркнул школьник. – Прощаю, так и быть! Будешь должна.
– Что? – насторожилась Люба.
– Хорошее уважительное отношение! И, конечно, общение! Отрабатывай плохое поведение. Будем вместе в школу ходить.
– Каждый день?
– Нет. Каждый день не получится. Я и брат по очереди водим в школу младших сестёр, а Яроша – в садик. Когда отец работает не в ночь, то возит их сам. Но, в основном, мы с Имиром.
Ибрагимов замолчал, а потом, собравшись с мыслями, добавил:
– Да, ещё извини меня за грубость, Люба!
Тихоня подняла грустные глаза на приятеля и тоскливо улыбнулась.
– Не за что извиняться. Я знаю, что некрасивая. Ты не один так считаешь. Многие это говорят.
– Стоп! Я не заявлял, что ты некрасивая. Сама за меня додумала! Толкал я ботву лишь про стрёмную манеру одеваться, устаревшие взгляды и нежелание хорошо выглядеть.
– Не придумала ничего. Так и есть! Я голову на боку держу, потому что шея кривая, – сказала девочка то, что всегда боялась произносить вслух, и сама же испугалась своего откровения.
– Чуть наклоняешь всего лишь, – заметил Сэро. – В глаза совершенно не бросается. Зря паришься! Шея как у всех. Ничего необычного. Лучше скажи, зачем у бабушки ботинки спёрла?
– Это мамины. – Люба посмотрела на свою обувь. Полусапожки до середины голени, из коричневой грубой кожи, с тупым носом, на низком квадратном каблуке, зашнурованные от основания до самого верху наподобие солдатских сапог.
– Значит, я почти угадал! – развеселился собеседник.
– Мама их очень любит, – неуверенно попыталась защитить сапоги Поспелова.
– Ну так пусть сама и носит! Зачем у матери обувь отбираешь? Купи себе что-нибудь современное!