Казалось, голос его звучит чуточку неуверенно, смущенно. Никогда не слышала от него таких интонаций и даже не думала, что его голосовой диапазон на них способен.
– Говори, – ответил Даня, прислонившись плечом к дверному косяку. – У меня от Лаймы и тети Веры тайн нет.
Отец вздохнул, собираясь с мыслями.
– Видел я твое выступление на этом, как его, балу вашем новогоднем. И уж не знаю, что на меня нашло – открыл я ноутбук и пересмотрел все твои соревнования-чемпионаты. Интервью с тобой даже… Всю ночь от экрана оторваться не мог. Парни уже спать легли, а я все смотрел, смотрел… И думал – это ж с каким упорством ты к цели своей шел… Да я б, наверное, на середине… Нет! – перебил он сам себя. – Я-то думал, ну танцы и танцы! Знай себе задом верти… Я же не знал… А я-то что? Я ж нормальный, – он посмотрел на Даню.
Тот молчал.
Тогда отец посмотрел на мою маму.
– Нормальный, – подтвердила она. Хоть раньше не раз кричала ему в лицо обратное.
– Вот! – кивнул отец. – И я же, если не прав, извиниться могу. Я ж не какой-нибудь осел упрямый.
Он снова посмотрел на маму.
– Вы не осел, – заверила она.
– Ну! – согласился он.
Я подошла поближе к Дане, он одной рукой обнял меня за плечи.
– Мне это снится? – спросил он.
– Вряд ли, – ответила я и улыбнулась. – Я тоже это вижу.
Даня усмехнулся, потом вдохнул и обратился к отцу:
– Насчет осла я бы поспорил. Ты гнобил меня годами. С детства. Я начал заниматься танцами в восемь, а сейчас мне двадцать четыре, и все это время…
– Я был неправ! – тут же отозвался отец.
– Был неправ – и все? – Даня даже голоса не повысил, и это пугало меня больше, чем если бы он кричал. – И что мне с этим делать?
– Был неправ и хочу извиниться, – сказал отец. – Ну, будь ты человеком! Мне, может, жить осталось два понедельника.
– И поэтому ты предлагаешь мне зарыть топор войны? А если ты не умрешь через две недели, что тогда делать?