Когда вернулся в спальню, Аня в слезах досматривала свою мелодраму. Я вздохнул и пошел ее обнимать и успокаивать.
– Следующий фильм выбираешь ты, – сказала она. – Или лучше сериал. Ты ведь ничего не имеешь против обеда в номере?
Вечером я оставил Аню в отеле – она болтала с мамой по телефону – и пошел прогуляться. Мне хотелось немного побыть одному, и я соврал, что у меня болит голова – впрочем, она на самом деле начала раскалываться после нескольких часов сериала – и надо сходить до аптеки.
Конечно, сначала Аня вызвалась сходить самой, но ей, на мое счастье, позвонила мама.
– Потом перезвоню, – махнула она рукой.
– Ответь, – улыбнулся ей я. – Мне на свежем воздухе станет полегче. Я скоро.
Аня немного поколебалась, но все-таки приняла звонок.
С мамой и Кристиной она могла трещать по телефону часами. Обо всем на свете. Иногда мне хотелось, чтобы на земле вдруг совсем исчезла сотовая связь и интернет, потому что голова уже готова была лопнуть от этих нескончаемых разговоров.
Лайма с тетей Верой тоже всегда были близки, но не настолько. У Лаймы время от времени появлялись от мамы секреты, а большинство решений она принимала сама. Тут же коллегиально обсуждалось все, вплоть до того, какого цвета должны быть накидки на стулья за свадебным столом. С другой стороны, пусть лучше они заморачиваются этой ерундой, а не я.
Кстати, купленные обручальные кольца моя будущая теща и Кристина –
Я не торопился. Пошел в сторону центра, но меня так и тянуло вызывать такси и поехать к Лайме. Недолго поболтать с ней, посмеяться.
С Аней я думаю, стоит ли пошутить лишний раз – она может обидеться, хоть и не показать виду. Лайме же можно говорить что угодно, она не станет обижаться. Правда, в случае чего может и треснуть.
Да и кроме Лаймы я могу нарваться на ее ребят. Немного потренировать их вместе с ней, может, даже показать мастер-класс. Вспомнить юность, когда подрабатывал помощником у Слонихи.
Одним словом, я полностью себя оправдал, вызвал такси и поехал в ДК.
Проходя мимо кабинета шахмат, я невольно остановился, словно кто-то внутри меня потянул стоп-кран.
Дверь была приоткрыта, и я, воровато заглянув в щель, увидел преподавателя. Худощавый, высокий, темноволосый – как я.
Это меня и порадовало, и огорчило, хотя, по большому счету, не имело ко мне совершенно никакого отношения.
Шахматист явно куда-то собирался. Сначала он расставил фигуры на магнитной шахматной доске на стене. Потом посмотрел в окно, поймал в нем свое отражение и поправил загнутый воротничок пиджака, поровнее надел очки. Затем ушел куда-то в глубь кабинета – мне, чтобы разглядеть, пришлось бы засунуть в щель голову – и вернулся со скромненьким букетом цветов.
Под ребрами у меня в панике забилось сердце.
Шахматист вернулся к столу за портфелем.