Осколки грёз

22
18
20
22
24
26
28
30

– Стэнли, мне жаль, что все так получилось. Ты многого не знаешь, поэтому прошу, не суди меня за этот поступок. Мы с самого начала не подходили друг другу, но ты всегда был для меня самым близким человеком. Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь понять и простить меня, – сказала она на прощание и ушла.

Дверь захлопнулась с грохотом. Стэнли вернулся обратно на кухню. Он потянулся за бутылкой пива. Сделав пару глотков из горла, он поднялся на второй этаж.

– Что это с ним? – спросила я.

– Не знаю, – пожал плечами Райан. – Он ничего не говорил мне вчера, хотя я пытался выпытать у него. Видимо, все плохо.

Любопытство взяло верх, и я последовала за ним наверх. Стэнли сидел на полу, прижавшись к стене. Рядом с ним лежала уже пустая бутылка. Он смотрел в пустоту. Взгляд стал притупленным и стеклянным.

– Можно?

Ответом последовал кивок. Я молча присела подле него.

– Не хочешь поговорить об этом?

– Нелучшая идея.

Мы сидели в тишине. Только на этот раз она разрывала на части. Я впервые видела Стэна таким… раздавленным. Человек, так яро отрицающий чувства, на самом деле чувствовал больше, чем кто-либо.

– Все намного сложнее, чем ты можешь себе представить, Эмили. Иногда у меня складывается ощущение, что жизнь несправедлива по отношению ко мне. У меня вся дорога из одних черных полос. Моя надежда давно угасла, и я померкнул вместе с ней.

Я поднялась и подошла к мольберту. Отодвинув картину в сторону, я поставила новый листок. Кисть долго не попадалась мне на глаза, но я все же отыскала ее на столе рядом с черной краской. Легким движением я поставила грязную кляксу на чистом полотне.

– Представь, что вся твоя жизнь – белый лист. Линия на нем – черная полоса, правильно? А что, если таких полос станет еще больше?

Я стала проводить больше линий на бумаге. Когда их стало достаточно, я принялась соединять их между собой. Все становилось единым целым, образуя слово в самом центре листа.

– Свет?

– Каждая черная полоса рано или поздно становится светом. Порой неважно, из каких цветов состоит эта надежда, главное, что она сменяет боль.

Стэнли продолжал вглядываться в листок бумаги, словно считал, что упустил какую-то важную деталь.

– Ты вдохновляешь, Эмили. – Он улыбнулся. Теперь от его мрачности ничего не осталось.

Стэнли сжал мою ладонь в своей. Никто из нас не проронил ни слова за все время, пока мы наслаждались друг другом. Молчание, повисшее в воздухе, говорило все за нас.

Я дошла до дома в растерянных чувствах. Меня терзали сомнения. Сейчас я, как никогда раньше, нуждалась в маме. После нашего отъезда мы немного отдалились друг от друга. Я выставила шипы, которые не давали ей приблизиться ко мне. Казалось, что за столько лет, проведенных в собственной клетке, я разучилась открываться, делиться своими переживаниями. Мне нужно было ее присутствие рядом, чтобы лед на сердце снова растаял.