Дежурный после полуночи

Николай затих, слабо почёсывая навострившую уши собаку, и подал голос только спустя несколько минут:

– Какими вырастут эти дети, Стёпа? Такими, как Кирилл? Познавшие эту жуткую боль в возрасте, когда уже всё осознаёшь, но не умеешь отделять. Я так много думал об этом, но совершенно не представляю, как людям спастись от всей той безграничной ненависти, что вскоре наполнит мир и умы. Ярость на весь белый свет…

– Будет тяжело. Будет несправедливо, – кивнул Березин. – Но ничто не предрешено. В наших руках рассказать и объяснить. Не затем ли ты пишешь свою драгоценную тетрадку?!

– Сны, в которых я умираю, – мои любимые, – мысли в голове окончательно утратили какую-либо последовательность, и Николай просто говорил всё, что было у него на уме, уставившись в тонкую синюю полосу неба на горизонте.

– Что? – потеряв нить, вскинул брови товарищ.

– Это песня. Красивая. А теперь ещё и такая подходящая. Иронично. Я столько раз умирал за эти месяцы, когда закрывал глаза, но всё равно какой-то частью себя хотел вновь и вновь вернуться в них. Потому что там я видел её, – Николай оглядел тут же возникшую рядом иллюзорную девушку, на сей раз укрытую свадебной фатой, и с нежностью протянул руку, отодвигая просвечивающую ткань. Очертив родное нематериальное лицо дрожащими пальцами, мужчина печально улыбнулся и отвёл глаза – призрак растворился, так и не издав ни звука. – У меня была невеста. Аня. Должны были пожениться в середине июня. Она была в городе, когда всё случилось. И погибла. Из-за меня.

– Я… Я не знал. Соболезную, – Березин потупил взгляд, внезапно утратив всю уверенность.

– Если бы ты только был знаком с нею, Стёпа. Ты бы сразу всё понял. То, как она улыбалась, как говорила. Как беспокоилась и заботилась. Я до сих пор вижу её. И теперь уже даже не во снах, – голос Николая стих, а обессилившие руки зачерпнули горсть мелких камушков.

– Помнишь, я как-то говорил о своём братике? – донеслось в ответ.

Николай поджал губу и слабо кивнул, его остекленевшие глаза смотрели куда-то сквозь друга.

– Думаю, пора, – Березин вновь присел на землю рядом, давая отдых измученным ногам. – У меня был брат. Ваня. На семь лет младше меня. Всё началось, когда мне было восемнадцать и я учился на первом курсе. Знаешь, поначалу я ведь на самом деле хотел стать врачом. Не просто так от балды пошёл в мед, – печально усмехнулся Степан, поглядев на друга с лёгким ироничным укором. – Тогда-то дома и начались странности. Я жил с ними, но денег не брал: подрабатывал в местной пиццерии, а всё остальное время с головой нырял в учёбу. С семьёй почти не пересекался, привет-пока, да и только. А вот Ваня замечал что-то. Мама начала себя необычно вести: много пропадала; часто спала, вместо того чтобы ехать на работу; стала выглядеть хуже. Он пробовал говорить с ней и отцом, но они твердили, что всё в порядке, а я… А я был так загружен и отстранён, что просто отмахивался. Через полгода, когда я уже перешёл на второй курс, – проблемы начались и у отца. Обнаружилось, что на семейном сберегательном счёте совершенно пусто. Они с матерью говорили, что кто-то взломал аккаунт и перевёл деньги, рассказывали всем, что сходили написали заявление и у следаков уже есть зацепка, а потом начали просить в долг у родственников. Помню, мне звонила бабушка – интересовалась, всё ли дома хорошо, а я и знать не знал, что родители уже продали машину. Да я тогда и дома-то уже не ночевал: в общагу переехал и заглядывал к семье раз в пару недель. А Ваня всё видел и понимал, хотя ему всего двенадцать было. Говорил мне, что творится что-то не то… – Степан сделал небольшую паузу и, утерев лицо ладонями, продолжил: – В какой-то момент, когда я был уже почти на четвёртом курсе, – отец тоже стал выглядеть очень нездорово, а мать не вставала из кровати два дня. Ваня позвонил мне. Я сказал, что приеду в течение часа, и вызвал скорую. Когда добрался – на месте уже были и врачи, и полиция. Ломка после длительного приёма препарата, а у отца острая почечная недостаточность. Мать умерла через три дня в реанимации, а отца посадили за хранение на восьмёрку.

Николай молчал, лишь слабо придерживая друга за плечо. Березин вновь утёр намокшие глаза:

– Ваню отправили в детдом. Ни мне, ни бабушке опеку не дали. Она – инвалид, я – слишком молод и несостоятелен. Он ненавидел то заведение, Коля. Я приезжал к нему по пять раз на неделе, делал всё, чтобы хоть как-то вытащить его. Почти перестал появляться на учёбе, но всё равно кое-как окончил и четвёртый, и пятый курс. Носился с самыми разными работами, но всё без толку. В конечном счёте с последнего курса пришлось уйти, но я смог наладить хоть какой-то доход. Закрыл набранные родителями кредиты, чтобы у нас не отобрали квартиру. Осенью Ване исполнилось бы восемнадцать. Он так ждал этого, Коля. Так ждал. Считал дни до возвращения домой. А я даже начал подумывать восстановиться в универе и доучиться, но… Случилось, что случилось.

– Ты же знаешь, что не виноват? – нахмурился Николай.

– Правда?! – Березин обречённо вскинул руки в стороны. – Я три года не замечал, как исчезают мои родители! А когда всё случилось и я оказался в лагере… Не знаю. Всё перестало иметь смысл, Коля, – поуспокоившись, Степан привалился к камню и уставился на горы. – Когда мы познакомились, ты назвал меня меланхоличным романтиком. Небось думал, что я сижу без дела, размышляя о чём-то далёком, но… Это не так. Я думал о нём и не знал, как дальше жить. В чём вообще смысл что-то делать? Я тоже вижу всякое, Коля. Иногда мне на мгновение мерещится его силуэт среди нашей толпы. Временами слышу его смех в бушующем ветре. Мы все окружены призраками, но… Мы-то пока живы. И должны жить дальше. И ты тоже должен! Именно ты дал мне сил, Коля! Ты взял меня под крыло, напомнил, зачем я поступал на врача, позволил помогать тебе лечить наших товарищей, дал мне цель! А когда мы совершили самую ужасную ошибку в жизни и бросили их, – ты вновь вытащил меня! Там, на том самом крыльце, когда заставил ещё раз взять себя в руки! И, клянусь, если ты действительно решишь остаться и умереть здесь – я без капли жалости отделаю тебя и утащу на своей спине!

Николай смотрел на друга, не моргая, а потом наконец опустил веки. После продолжительной паузы он перевел взгляд на перевернувшуюся на бок собаку, подставившую пузо ласкам тёплого ветра:

– И что, ты предлагаешь мне оставить Элли умирать, а самому вприпрыжку отправиться к долгой счастливой жизни?

Степан призадумался, глядя на животное со смесью жалости и ласки:

– У нас осталось немного лекарств – можем попробовать выменять еды у кого-то внизу. Накормим её и отпустим где-нибудь в лесу. Она прекрасно выживала в одиночку в окрестностях части, пока мы не приехали – сможет себя прокормить.

– Не выйдет, – сжав губы, смиренно покачал головой Николай. – Она дружелюбная и добрая девочка. И верная. Она пойдёт за нами. Или придёт к людям внизу. К голодным и обезумевшим. Либо к тем военным… – лицо мужчины скривилось от горечи. – А даже если нет – вскоре радиация дойдёт сюда, и она умрёт мучительной смертью. Нет, я… Я всё сделаю, – тяжело выдохнув, Николай расстегнул валяющийся рядом рюкзак.