– Хорошо, шеф, я тебя услышал.
Николай печально призадумался, но быстро посветлел и добродушно улыбнулся:
– Итак. Значит ты и Лена. А она, погляжу, весьма любвеобильная.
– Не думаю, что сейчас время беспокоиться о целомудрии.
– Я не осуждаю, – оправдательно вскинул руки врач. – Просто хотел убедиться, что ты знаешь, с кем имеешь дело.
– У меня есть глаза, – усмехнулся Степан и показал двумя пальцами себе на лицо. – Да и вроде я ей действительно нравлюсь.
Николай многозначительно хмыкнул и перехватил из руки товарища недокуренную сигарету, вмиг оставляя один лишь фильтр. Березин проводил упавший истлевший окурок взглядом:
– Почему только так?
– Привычка.
– А, ну теперь-то сразу стало понятно, – нарочито изобразив вселенское просветление, задрал голову товарищ.
В ногу ткнулась вышедшая из павильона Элли. Николай привычно сунул руку за лакомством, но наткнулся лишь на опустевший карман:
– Прости, малышка, придётся потерпеть до лагеря.
Собака удручённо наклонила голову, состроила жалостливые глаза и прижала торчащие уши. Врач отрицательно помотал головой и перевёл взгляд на товарища. Березин молчаливо созерцал лес и уходящие в него железнодорожные рельсы.
– Моя мама умерла два года назад, – набрав воздуха, всё же высказался Николай.
– Соболезную, – с искренним сочувствием произнёс Степан, его вмиг посеревший взгляд, казалось, перестал замечать мир вокруг.
– Она всю жизнь пыхтела, как кубинский диктатор. Впервые дала мне попробовать в шестнадцать. Специально, чтобы отбить желание. Такую же, свою, наполовину недокуренную. А после того, как я отдышался, хорошенько отметелила меня ремнём, и я четырнадцать лет о сигаретах даже и подумать не мог. А вот как её не стало – прям потянуло. Но только так могу, иначе – аж передёргивает. Вот и изворачиваюсь…
– Смотрю, маман у тебя не из робкого десятка была.
– Настоящая железная леди!
Повисла неуверенная, но даже уютная тишина, прерываемая лишь шорканьем играючи перекатывающейся по асфальту Элли. Наконец, вновь раздался чуть подрагивающий голос Березина:
– Мы их бросили, Коля.