Живописный труп

В начале новой рабочей недели генерал был в добром расположении духа.

– О, как Антоша меня постриг! Какая форма! Какой вкус! Какая рука! Гений! Подлинный художник!

На лице Додона, который шел следом за коляской генерала и теперь опустился на диван, было написано: «Знаю, я даже лучше, но говорите, говорите». Он достал телефон.

– Товарищ генерал, я хотел вам показать… Вот, посмотрите в моем телефоне.

– У меня уже глаза устали.

– Что-то они часто у вас устают. Вы, кстати, не хотели сделать операцию?

– Высокие риски, пятьдесят на пятьдесят. А я не хочу рисковать. Я заслужил покой.

– Тогда я вам расскажу, вы потом посмотрите, когда глаза отдохнут. Я нашел вашего сослуживца, про которого вы мне в прошлый раз говорили, на видеохостинге. Он сейчас общественной деятельностью занимается. Рассказывает про операции, в которых вы участвовали.

– Где?

– На Ютюбе. У него свой канал.

– Свой телеканал? Это же люди могут увидеть. Он рассказывает о военных операциях гражданским?

– Всем. У вас же есть ноутбук? Компьютер?

Ну, смартфона у вас нет, я вижу.

– Оскар! Просмотр организуй. Антоша тебе покажет.

Платон Степанович начал понедельник с подмосковной газеты, которую ему привезли прямо в офис. В конце концов, проверка прессы занимала не так много времени. Она оказалась даже занимательной. Например, в ней была статья о культурном уровне нации с цитатой из дневников Дюрера[5]: «У меня много добрых друзей среди итальянцев, которые предостерегают меня, чтобы я не ел и не пил с их живописцами. Многие из них мне враги; они копируют мои работы в церквах и везде, где только могут их найти, а потом ругают их и говорят, что они не в античном вкусе и поэтому плохи»[6]. Платон Степанович любил такие фразы, которые останавливают внимание. Ему не хотелось сразу читать дальше, хотя автор этой просветительской статьи обещал еще много негодования в продолжении. Как хорошо удалось немецкому художнику передать атмосферу творческой жизни. Крадут и ругают. Разумеется, они заинтересованы в том, чтобы обесценить, они же крадут. Предостерегают от того, чтобы ел и пил…

Платон Степанович помнил это издание писем и дневников великого немецкого модника. Оно было оформлено достойно, этим, что удивительно, занимался дизайнер с руками из плеч. Читатель просто открывал книгу и оказывался в государстве гуманитарного знания. Смородине особенно понравился контраст между тем, что фиксировал Дюрер (поел с тем-то столько-то раз, жена со служанкой наели на столько-то, достопочтимый сир, я вам сделаю скидку на алтарный образ, пожалуйста, пришлите хоть каких-нибудь денег), и тем, как рассказывали о нем современники. Например, приводилась байка о том, что император Максимилиан приказал художнику сделать на стене большой рисунок. Стремянки не было, и владыка приказал одному из присутствующих дворян лечь на землю. Вполне вероятно, что император давно хотел указать тому дворянину на его место, и это удачно совпало с обновлением стен. Может, и двор был беден мебелью, и, хотя попа человеческая, положенная плашмя, не высока и не устойчива, живописцу пришлось елозить по ней ногами в модных сапогах. Но еще вероятнее, что это была одна из тех историй, которые люди просто придумывают, чтобы увидеть, например, выражение лица собеседника. А заодно уничтожить чью-нибудь репутацию.

Дюрер делал подарки влиятельным лицам, завязывал знакомства, то есть занимался той рутиной, которая необходима художнику, если он хочет есть. Пишут, что когда он увидел Луку Лейденского, то так изумился, что у него «пресекся голос и остановилось дыхание». Платон Степанович еще подумал, как чужие приторные или, наоборот, естественные для сверхвозбудимого темперамента реакции, люди спустя века начинают считать должными для всех. Вполне возможно, что Эльвире были безразличны и Мылов, и Репин. Однако она считала, что возвышенная натура должна восхищаться картинами, и восхищалась ими.

Так что же статья? Автор посокрушался о культурной деградации и плавно перешел к теме строительства торговых центров. Видимо, цитатой он пытался хоть как-то добить текст до нужного объема или подороже продать текст заказчику.

Смородина имел возможность наблюдать людей, которые занимаются строительством, утилизацией мусора или любой другой деятельностью, в которой фигурируют ямы. Когда немецкий философ Мартин Хайдеггер осмыслял чашность чаши, он писал про ее способность вмещать, а также подносить вмещенное. В яме же была бесценна способность вмещать невмещенное. То есть вмещать по документам, а по факту ничего не вмещать, шлепая лопатой тех, кто проявляет к этому трансмутационному процессу интерес. Редкий человек рисковал становиться у них на пути, потому что, как правило, у него не было второй жизни. Такие люди были цельными, как пиксель, сильными именно своей цельностью, скоростью реакций. Оптимальный характер для эпох варварства. Раньше их убивали уже к тридцати. Однако страшно было находиться рядом с пикселем, которому перевалило за пятьдесят. Так как у этих людей вообще не было привычки к гуманитарному знанию, напротив, они отличались презрением к нему, то неизбежное столкновение с экзистенциальными[7] вопросами корежило их и без того не развитый ум. Пиксель привык к алгоритму: пришел, наехал, получил. В зависимости от того, получил пиксель по рогам или откуп, он менял направление движения или приходил снова. И вот он оказывался один на один с пустотой. Он наезжал на пустоту и не получал вообще никакого ответа. В такие моменты пиксели ударялись в религию или начинали писать стихи. Оба варианта были хуже, потому что пикселю нечего было дать миру, кроме своей жестокости. Никак иначе финальную мысль статьи «Культурный человек давно построил бы на месте парка торговый центр» Смородина не мог себе объяснить.

Ниже было интервью с дочерью бабули, упавшей с лестницы. Застройщики, очевидно, были заинтересованы в том, чтобы форсировать эту тему. Смородина глянул в конец текста – интервьюер приходил к выводу, что, если бы на этой территории продавали шорты и газировку, несчастного случая можно было бы избежать.