— Не переживай. Я заранее спросил разрешения у профессора, — успокоил его Сю и зашуршал страницами. А затем зачитал пару абзацев вслух: — «В сочинениях Леонардо много туманных мест, изложенных как будто по-детски неловко. Это связано не только с отсутствием должного обучения в детские годы: известно, что у него была чрезвычайно развита способность подмечать различные явления окружающего мира и он излагал свои наблюдения, не успевая порой облечь их в строгую научную форму. Этот гений мог читать, словно книгу, дыхание ветра и движение воды. Предположу, что сами буквы алфавита он воспринимал при этом как графические символы. В настоящее время объем научно признанных рукописей Леонардо достигает тысячи листов. На первый взгляд это пестрое собрание стилистически разнородных записей, но что, если все они — фрагменты одной большой мозаики? Возможно, если соединить их вместе, откроется масштабное творение, некий текст? В свете этой идеи обилие туманных выражений и бессмысленных пассажей покажется вполне естественным. Быть может, Леонардо проводил настолько сложный, настолько грандиозный эксперимент, что мы, простые обыватели, даже не догадываемся о нем. Не пытался ли он запечатлеть на этой тысяче листов свое видение Вселенной? Но, конечно, гипотеза моя требует дальнейшего изучения рукописей гения…»
— Иными словами, он предполагал, что разные рукописи соединяются вместе как элементы пазла?
Мимори задумался. Вывод звучал несколько наивно, но удивляться не стоило: исследователь опирался исключительно на материалы довоенных лет. Оставалось только гадать, какие открытия он мог совершить, если бы ему в руки попали многочисленные рукописи, обнаруженные уже после войны.
— …
Стало быть, в этом причина? Мимори обвел взглядом неказистый выставочный зал.
Для Фуко-сан муж по-прежнему жив. Он жив и продолжает свои исследования…
Взгляд Мимори случайно остановился в углу открытой страницы. Там виднелись цифры: 45. Страницы пронумерованы? Необычно, конечно, но, возможно, Вакаумэ Тацуо так было удобнее работать?
— К слову, действительно ветхой или, скорее, потрепанной выглядит только эта записная книжка, тебе так не кажется? Все остальные в сравнительно неплохом состоянии.
— Еще бы. Фуко-сан до сих пор каждый день приходит в музей и листает ее. За этими строками она видит мужа.
Записи, оставленные любимым человеком, который погиб, не успев завершить начатые труды. Ее чувства понятны, но почему она листает только эту книжку? Внимание озадаченного Мимори привлекла одна деталь.
— Постой-ка…
Он заметил красный цвет. Некоторые символы в словах «ветра» и «обилие» были подчеркнуты красными чернилами. Для чего? Однако едва он успел об этом подумать, как Сю захлопнул книжку и вернул ее обратно в витрину. А затем, глядя на приятеля, усмехнулся:
— Громкое открытие тоже пришлось бы кстати, верно? Чтобы вернуть этот музей к жизни…
Три дня спустя.
В ожидании посетителей Мимори читал разложенные на кафедре документы, готовясь к назначенному на завтра аукциону по продаже восемьдесят четвертого лота.
На предстоящих «торгах» сходились интересы пяти сторон, в число которых входили и члены семейства Вакаумэ. Помимо них участвовали бизнесмен из Гонконга, куратор одной итальянской художественной галереи, американский торговец произведениями искусства и Айзек Стелли, представлявший интересы состоятельного коллекционера из Абу-Даби. Все пользовались мировой известностью и регулярно бывали на подобных мероприятиях: их интерес свидетельствовал о необыкновенной привлекательности выставленного на продажу лота. И хотя «торговаться» предстояло за один-единственный лист рукописей Леонардо, ожидалось, что за него предложат десятки, а то и сотни миллионов иен.
Конечно, на «торги» выставлялись и «Ученические записи Арольдо». Но за них могли дать несколько сотен тысяч, самое большее — несколько миллионов. Мимори вздохнул.
При сопоставлении кандидатов мать и сын Вакаумэ однозначно уступали всем прочим участникам «торгов». Сю, похоже, питал к ним личную симпатию, но каковы были их реальные шансы на победу?
Послышались какие-то звуки. Мимори взглянул наверх и сквозь двухслойный стеклянный потолок разглядел процессию, медленно спускающуюся по винтовой лестнице. Возглавляла шествие его мать, Мариа. Подкатив поближе подготовленное заранее кресло-коляску, Мимори встал перед входом в Библиотеку. Отпер дверь и с улыбкой поприветствовал спустившихся к ним читателей: