Монахини с удивлением наблюдали за Инессой; большинство из них хвалили её, но были и те, кто осуждали, говоря, что она либо сильно согрешила в миру, либо хочет показать всем, какая она святая. Впрочем, подобные слова были грехом, и аббатиса наложила епитимью на болтуний.
Сама она с интересом присматривалась к Инессе, пока не решила, что настало время для откровенного разговора. Приведя её в свою келью, мать-настоятельница плотно затворила дверь, перекрестилась на распятие, висевшее над простой деревянной кроватью, знаком предложила Инессе сесть на скамью у стены, и уселась рядом.
– Милая моя дочь, сколько лет я знаю тебя, радуюсь на тебя и горжусь тобою, – начала она. – Когда ты решила принять постриг в нашем монастыре, это был праздник для меня: вот дщерь человеческая, которая во всех отношениях достойна служить Господу, сказала я себе! Чего греха таить, многие попадают к нам от безысходности, отчаяния, или иных земных причин, но в душе этой отроковицы горит священный огонь, она отмечена божьей благодатью: путь служения Богу – её истинный путь, думала я. Да что там! Признаюсь, в мыслях своих я заходила так далеко, что уже видела, как отходя в мир иной, тебе вверяю обитель нашу, ибо к тому времени – если Господь не призовёт меня раньше, – ты будешь пользоваться всеобщим почётом и уважением.
– Матушка! – смутилась Инесса.
Аббатиса взяла её за руку.
– Суетные мысли и гордыня – каюсь! Моя вина, моя вина, моя вина!.. Но что поделать, все мы грешницы: не можем до конца отречься от земных привязанностей, а ты за эти годы стала дорога мне, как родная дочь.
– Матушка! – повторила Инесса со слезами на глазах.
– Твоя мать в муках произвела тебя на свет, выкормила и вырастила тебя, за что ты ей вечно должна быть благодарна, но и я тебе не чужая, правда? – аббатиса погладила её по голове.
– Иногда мне кажется, что вы и есть моя настоящая мать, – сказала Инесса.
– Как приятно слышать! – аббатиса поцеловала её в лоб. – Но до конца ли ты откровенна со мной? – вдруг спросила она. – Ты истово молишься, смиренно трудишься, трепетно читаешь священные книги, – всему этому можно было бы только радоваться, но есть нечто настораживающее в твоём поведении. Я многое повидала в жизни, и многое видела в монастыре: подобное рвение можно объяснить лишь двумя причинами – истовой любовью к Богу, или… – она сделала паузу и пристально посмотрела на Инессу. – Или любовью к земному человеку.
– Нет, матушка, нет! – горячо возразила Инесса. – Я едва знаю его.
– А, значит, он существует! – воскликнула аббатиса. – Так я и думала! Кто же он? Ну, ну, не стесняйся, мне ты можешь признаться во всём.
– Я почти не знаю его, – повторила Инесса. – Он живописец, его пригласил мой отец, чтобы расписать наш домашний алтарь.
– Он молод? Хорош собой? – спросила аббатиса.
– Он молод, а насчёт хорош собой… – Инесса не договорила, засмущавшись.
Мать-настоятельница слегка улыбнулась:
– К тому же, он умен и умеет вести приятную беседу… Бедная моя девочка, как же тебе было не влюбиться? О, я давно замечала в тебе этот огонёк: даже Иисуса ты любишь по-особенному! Я надеялась, что рано или поздно твоя жажда любви утолится через обретение любви надмирной, небесной, но извечный враг рода человеческого попутал все планы. Я не хочу сказать, что твой живописец – слуга Сатаны, но дьявол хитёр, и мы сами порой не замечаем, как попадаемся в его сети. Дочь моя, ты ни в чём не виновата, не казни себя: ты просто поддалась зову своего женского сердца. Однако ты не сдалась, ты боролась и продолжаешь бороться, и я верю, что дьявол будет побеждён!
– Матушка! – Инесса припала к её рукам.
– Милое моё дитя, – растрогалась аббатиса. – Мы справимся с искушением, не сомневайся. Жаль, что ты не можешь принять постриг прямо сейчас, но уже близок июль: в день почитания святой Агнессы ты станешь монахиней.
Дабы не поддаться искушению, Инесса решила остаться в монастыре до пострига. Родителям она послала весточку через одну из монахинь – каждые субботу и воскресенье они ездили на городской рынок продавать выращенные в монастырском саду овощи и фрукты.