– С левой стороны будут эпизоды детства и юности Иисуса, – стал он рассказывать. – Самые простые эпизоды: на первой картине Мария кормит новорожденного Иисуса грудью; на второй – Мария и Иосиф купают младенца Иисуса, а он смеётся и поджимает ножки. Далее: Иисус, уже научившийся сидеть, играется в колыбели, а мать умиляется, глядя на него. А вот он, подросший, шалит на улице с мальчишками, а на следующей картине Мария шлёпает его за шалости.
Ещё далее – Иисус в плотницкой мастерской помогает отцу, подает ему рубанок и слушает наставления; на следующей картине отрок Иисус проповедует в храме, а учёные-книжники и священники стоят вокруг мальчика и внимательно его слушают.
Наконец, он прощается с родными и уходит в мир для проповеди своего учения; собралась вся семья: отец с матерью, дед с бабкой, тётки – в общем, все кто будут потом вместе с Христом на небесах. Иосиф опечален, Мария плачет – она знает, что должно свершиться предначертанное, сына её ждёт великая судьба, но она предчувствует и страшную участь, которая ему уготована. Иисус просит у неё прощения, ему жаль расставаться с матерью, но он не может по-другому.
– В нашей церкви ничего этого нет, – сказала Инесса. – Единственный эпизод детства, когда совсем маленький Иисус сидит на коленях матери, но у него лицо взрослого человека, он очень серьёзен, а Мария как-то странно улыбается и смотрит куда-то вдаль.
– Это наследие былых времён, когда изображать Спасителя и его семейство можно было лишь по строгим канонам, – кивнул Мариус. – Сейчас, слава Богу, правила смягчились, и мы можем показать Иисуса-человека. В этом же ключе я напишу картины из последних лет его жизни; эти картины будут на досках по правую сторону. На первой из картин Иисус начинает проповедовать на рыночной площади в Коразиме, но на него не обращают внимания, все заняты своими делами. Единственные его слушатели – это блаженный с лицом идиота, удивлённо вытаращивший глаза, да компания молодых повес, которые смеются над Иисусом.
На другой картине он с Петром и Андреем, – которые, как известно, были рыбаками, принявшими учение Христа, – жарит рыбу на берегу Галилейского озера. Берег пустынен и тёмен, никого вокруг нет, лишь эти трое сидят у костра и беседуют.
Дальше он ведёт за собой по улице толпу оборванцев и калек; они невероятно грязны, одеты в рубище и покрыты язвами, к тому же, ругаются и спорят между собой. Городские жители с отвращением сторонятся их, а один почтенный старец укоряет Иисуса за то, что тот привёл в город этот сброд.
Ещё на одной картине Иисуса ругают уже в его родном городе, в Назарете, где никто не верит, что он пророк, а тем более, сын Божий. Горожане пришли на его проповедь как на представление; они хохочут над его словами и подталкивают друг друга локтями, показывая на него.
На следующей картине будет та самая свадьбе в Кане, что так нравится вам. Здесь он отдыхает от всех забот и огорчений: пьёт, ест и веселится. На фреске в вашей церкви он изображён милым и приветливым, таким он будет и у меня, но я покажу ещё его слегка пьяным, а гостей – даже очень пьяными, и оттого-то они в особом восторге от чуда с превращением воды в вино! А что же, – свадьба есть свадьба, чего нам стесняться?
Вино будет и на картине Тайной вечери: в Писании ведь прямо сказано, что оно там было. Дело происходит на захудалом постоялом дворе; Иисус и его ученики сидят за деревянным столом грубой работы, на котором дешёвая снедь и простые глиняные кувшины с вином. Рядом собрались местные пьяницы, учуявшие дармовую выпивку, а под столом бродячие собаки готовы подхватить упавший кусок…
Разговор с Пилатом я тоже покажу, но пока не знаю, каким образом. Ясно одно, здесь будут представлены два мира, Пилат из одного, а Иисус – из другого. В первом – богатство, власть, роскошь, довольство собой и презрение к низшим; во втором – бедность и бесправие, но видна высшая духовная сила.
Последней картиной будет распятие – страшные муки человека, которого большими железными гвоздями прибивают к кресту. Лицо Иисуса обезображено от боли, голова запрокинута вверх, рот ощерился, губы покрыты кровавой пеной. Солдаты, которые распинают его, не обращают на это никакого внимания: они просто выполняют приказ.
– Где же счастье? – сдерживая слёзы, спросила Инесса. – Вы говорили, что он был счастлив.
– Вы, конечно, имеете в виду любовь? – сказал Мариус, – Я не осмелюсь написать любовную сцену здесь, на алтаре – могу представить, что сказал бы ваш отец, увидев её! Однако когда-нибудь я напишу эту сцену на отдельном полотне, и это будет не обращение грешницы, о, нет! Любовь, великая земная любовь станет смыслом и содержанием картины. Правда, мне понадобится натурщица для образа Магдалины: прекрасная, жаждущая любви и всецело отдающаяся ей. Где мне найти такую женщину? – он посмотрел на Инессу.
– Вы переходите границы приличия, – покраснела она.
Мариус засмеялся:
– Поэты, художники и сумасшедшие – одного поля ягоды, так что будьте снисходительны! Но мы заговорились, а мне надо работать: вы не обидитесь, если я продолжу возиться со своими досками?
– Это я должна просить прощения за то, что отвлекаю вас, – возразила Инесса. – Я ухожу.
На следующий день она сказала отцу и матери, что хочет какое-то время пожить в монастыре. Они не удивились: готовясь к постригу, Инесса уже не раз так делала.
Монастырская жизнь с богослужениями и трудами заставляла забыть всё мирское, и это было отрадно Инессе. Для того чтобы ещё больше отдалиться от мирских мыслей, она почти совсем лишила себя сна, читая по ночам священные книги, а днём с особым рвением выполняла поручаемую ей работу, дабы изнурить плоть.
ebooksa