Это правда.
– Зато я не хочу, – хмыкнула я, переливая остывший отвар в банку.
Лицо Иеремии потемнело, как небо перед грозой.
– Ты женщина, дочь Евы. И языческая ведьма. – Его голос прогремел надо мной, как гром, исполненный яда и зависти.
– Ты и перед Джеймсом называешь меня языческой ведьмой?
Иеремия фыркнул.
– Нет, – ответила я сама себе. – Нет, этого ты себе не позволяешь.
– Ты его заколдовала, порчу навела! Он не слушает никого! – выкрикнул Иеремия.
– Ну и дурак же ты!
– Я молюсь за душу Джеймса, – продолжал проповедник. – И советовал ему не жениться на тебе. Ибо ты осквернишь его.
– Оскверню?! Да это ты своими горькими словами и кислым лицом сейчас оскверняешь мои снадобья.
– Святой Павел говорит, что женщины не должны…
– Святой Павел не рожает детей, а вот некоторым… женщинам приходится делать это для него и для всех остальных мужчин, которых я знаю. Так что, коль ты пришел не за мазью или отваром для Роды, учти: у меня полно работы. У Махалы ребенок вот-вот запросится наружу, надо подготовиться. А может, тебе что-нибудь дать от твоего вечно урчащего живота?
– Не смей насмехаться над Богом, женщина! – заорал Иеремия, замахиваясь: то ли ударить собрался, то ли напугать и власть свою продемонстрировать.
Я потянулась, как могла, повыше, изо всех сил удерживаясь, чтобы не схватить ближайший горшок и не швырнуть ему в голову.
– И давно ты стал богом? Пошел вон.
Для человека, который считал всех женщин ниже себя, Иеремия отозвался довольно вяло и не сразу. Глаза у него расширились, затем он фыркнул и переступил через порог. Я засмеялась, увидев, как поспешно он пустился наутек по грунтовой дороге – словно за ним гнался дьявол, и мой, и его.
– Тебе не следовало этого делать, – сказал мне Джеймс позже, когда мы остались одни.
– Чего? – уточнила я. – Смеяться над ним?
Лицо у Джеймса было мрачным, он будто ждал, что Бог Иеремии или еще какой-нибудь вот-вот мимоходом покарает его слепотой или чумой.