Король должен умереть

Ян двинулся следом, толкая перед собой молчуна с цифрами 12-462 на спине. Гавейн, ухмыляясь, пошел на раздачу за дополнительной пайкой. Его бригада выходила за стену через час. Он успеет поесть и еще по дороге забежать в госпиталь. На пять минут, передать кое-что дежурному медбрату.

Наутро в двенадцатом бараке освободилась койка Циклопа. Бывший сержант Алого Корпуса ночью умер от эмболии, так и не придя в сознание. Гавейн, проходя мимо Бедуира на прогулке, на секунду приложил два пальца к виску, отдавая шутовской салют.

В следующий выход в джунгли бригада рыжего пополнилась тремя новичками.

— Мне было непросто получить эти мемозаписи, — сказал король. — Никто из них не хотел вспоминать Гаргаунт.

— Они бесценны, — в мысленном шепоте Ларка звучало восхищение, знакомое только скрипторам. — Записи узников каторжной планеты во Всеобщем Либрариуме можно пересчитать по пальцам. И теперь, по понятным причинам, новых не будет.

— Не будет, — повторил король. — Может, хотя бы за это потомки не будут меня проклинать. Гаргаунт был адом. Бофорец Ян сказал Бедуиру спустя неделю в Хаут-Дезирт: «Я думаю, что мы умерли на Тиндаголе и Всесоздатель отправил нас сюда за все, что мы сделали».

Спустя некоторое время он добавил:

— Если бы заключенный 12-462 мог думать и говорить, он бы с ним не согласился. Для него ад носил имя Рексем.

Лавина образов обрушилась на скриптора. Некоторые из них были настолько невыразимо чудовищными, что он едва не оборвал контакт. Его ужас и отвращение, однако, передались королю. Ошибка, за которую Ларка могли бы лишить тиары, изгнать из Ордена. «Наблюдатель всегда бесстрастен» — такова первая и главная из заповедей скрипторов.

К счастью, король не стал его обвинять. Напротив, Ларк ощутил исходившую от него волну понимания и сочувствия. Шокирующие картины померкли. Стали тенью на задворках их объединенного сознания.

— Нам пока не нужно туда, — мягко сказал король. — Пока мы останемся на Гаргаунте.

История семнадцатая. Гавейн и Бедуир

Они устроились на привал возле поваленного ствола или, правильнее сказать, стебля огромного хвоща. С вибропилами к древнему гиганту было не подступиться, так что час назад Ян опоясал его подрывными зарядами и, отступив на безопасное расстояние, обрушил. Гавейн от души похвалил подрывника за умелую работу. На что тот мрачно ответил, что лучше бы потратил взрывчатку на черно-желтую мразь. Ястреб в ответ только хмыкнул.

На привале разожгли костер, достали припасенные консервы. Гавейн насадил на палочку десяток бледных, с крупными шляпками грибов, уверяя спутников, что они вполне съедобны, если хорошо прожарить. Начинало потихоньку смеркаться, над верхушками хвощей восходили двойные луны Гаргаунта.

— Часа два еще поработаем и в лагерь, — сказал Гавейн, помешивая соевое мясо в котелке. — Я думаю, метров на семьсот углубимся, пока твари не проснутся.

Ночные хищники Гаргаунта и синекожие. Если бы не они, каторжников бы заставляли работать и по ночам. Но под светом двух лун выжить можно было только за стенами поселения, выжигая огнем все, что пытается приблизиться со стороны джунглей.

— Кому грибочков? — спросил Ястреб. Ян посмотрел на него как на безумца. Бедуир покачал головой. 12-462 как всегда не отреагировал, уставившись в костер неподвижным взглядом. — Ну и ладно, мне больше достанется.

Ужинали в молчании. Когда котелок выскребли до блеска и от грибов осталась только обугленная палочка, Гавейн, сыто отдуваясь, откинулся на стебель хвоща и задымил самокруткой с хафом.

— Слышали новость? — спросил он, разглядывая огонек папиросы. — В шестом бараке шершни устроили обыск. Девятнадцать человек бросили в карцер и, по слухам, расстреляют.

— За что? — поинтересовался Бедуир.