— Ты что, стесняешься? — напрямую спросил он.
— Нет, — решительно отсекла я.
— Боишься меня?
— С чего бы?
— Тогда иди сюда! — И он приблизил меня, сплетая наши кисти и прижимая локоть к моей руке.
Разыгрывать из себя недотрогу мне казалось глупым.
С этого дня началась странная пора тайных, укромных прикосновений. Он склонялся надо мной, сидящей у пульта, якобы всматриваясь в экран, опирался на спинку стула, будто бы невзначай притрагиваясь к моим лопаткам. Хвалил при случае мои репортажи — не льстя, но подмечая каждое достижение, каждую удачно высказанную мысль. Любимым местом отдыха на студии был большой кожаный диван в холле, и Кир, заметив меня там, обязательно подходил, затевал беседу с кем-нибудь из окружающих и присаживался нарочито близко ко мне, бедром к бедру.
Не сказала бы, что Кир сразу же вызвал во мне настоящее любовное чувство. Но он был одним из самых интересных молодых людей на студии, и я ценила его внимание, понимая при этом, что, придай я ему чуть больше значения, это скажется на моей работе: начнутся сплетни, в пух и прах разлетится мой строгий и деловитый облик. Или случится еще более страшное — я начну смущаться. В конце концов я запретила себе думать о нем и делала вид, что не замечаю его завуалированных стремлений. Но втайне меня задевало то, что он прячет от посторонних увлечение мною. И едва только я призналась себе, что обижена его скрытностью, как он тут же словно прочитал мои мысли…
Это началось с розы в микрофонной стойке. Было мое монтажное время. Я отодвинула стул, громыхнула кассетами, положила перед собой исписанный вдоль и поперек листок. Вадька готовил аппаратуру.
— О, а это для тебя!
Я и не заметила ее сразу, а она была розовая, пышно раскрывшаяся, с капельками на листьях.
— Для меня?
— Поклонники, наверное, — улыбнулся Вадька, осторожно вынул розу, вручил ее мне и принялся за работу.
Я поняла, что он знает, кто — поклонники. Я тоже почему-то знала, что это для меня и что это Кир.
Я разволновалась, зашла в курилку. Кир был там, он улыбнулся мне. Свободных стульев не было. Я прислонилась к косяку и попросила у Даши, дикторши, сигарету.
— Вика! — позвал Кир, поднялся и усадил меня на свой стул, взяв за плечи. А потом присел у моих ног и поднес зажигалку.
— Какая галантность! — вставил кто-то в разговор, и все обернулись в нашу сторону.
— Почему не взять девушку на колени? — засмеялась Дашка.
Вскоре все уже посматривали на меня многозначительно, кое-кто подшучивал над Киром: бесполезное, мол, дело; крепкий, видать, орешек. Он ухаживал с достоинством — так, будто в любую минуту готов был отступить, пресытившись игрой. Я же не понимала, почему он вдруг решил раскрыть карты, и была настороже. Внешне я оставалась равнодушной, но у меня непременно теплело внутри при его появлении, мне казалось очень милым то, что в дождь внизу его брюк можно рассмотреть серые брызги, что размер его обуви заметно велик, что он начинает сутулиться, приподнимая одно плечо, когда устает.
Если днем в студии пусто, значит, планерка, всем промывают мозги. Главный редактор, а то и сам генеральный. Опоздать в такой день крайне нежелательно, и я никак не могла подумать, что со мной это случится. Я стрелой летела по коридору, когда из-за угла навстречу двинулся Кир. Я с разбегу угодила в его объятия и возмутилась, тяжело дыша: