— А как же сердце? — Я попыталась улыбнуться.
— Это был единственный способ заставить вас позвонить, — честно признался он.
— Плохой способ. Есть такая примета…
— Я знаю. — Он не дал мне договорить. — Однажды в детстве я, чтобы не идти в школу, соврал, что у меня болит живот. А через неделю мне вырезали аппендицит.
— Аппендикс, — автоматически поправила я. — Вот видите.
— Но теперь ничего подобного не случится.
— Почему?
— С некоторых пор я перестал верить в приметы.
— Это ваше дело, — сказала я. — Но я все-таки послушаю сердце. Идите раздевайтесь.
Мы всё еще были в прихожей. Поколебавшись, он неохотно подчинился.
Я вымыла руки и вошла в комнату. Он стоял возле письменного стола, сложив руки на груди и приподняв левое плечо.
— Снимайте халат. — Я положила сумку на стол и, отвернувшись от Кирилла, достала стетоскоп.
— Сейчас вы не правы, Анна, — раздалось за моей спиной. — Я ждал вас не для этого.
Я повернулась. Теперь он стоял ссутулившись, глядя на меня в упор. Узкая полоска белых трусов ярко выделялась на смуглой коже. Он медленно протянул руку, вынул из моей ладони стетоскоп и потянул ее вниз, туда, куда я старалась не смотреть. Когда моя рука легла на его напрягшееся естество, я попыталась отвести ее, но Кирилл, по-прежнему глядя мне в глаза, не позволил сделать этого, еще сильнее прижав ее к белой ткани.
Я не знаю, сколько времени мы стояли так в тусклом свете февральского дня, пока я привыкала к пульсировавшей под моей ладонью плоти. Кирилл не делал ни единого движения, и лишь когда образы моего неотчетливого счастливого сна вернулись ко мне, он, словно почувствовав это, поднял мою горячую ладонь к своим губам. Но живые токи, переполнившие ладонь, уже неслись по всему моему телу, и я, желая, чтобы Кирилл, ощутил их движение, стала другой рукой расстегивать на груди блузку. Мелкие пуговицы не слушались, и тогда просто рванула ткань… Когда Кирилл увидел мою обнажившуюся грудь, его скулы резко побелели.
Кровать в комнате была не застелена, но через минуту я, в одной блузке с отлетевшими пуговицами, оказалась не в кровати, а в большом кресле у стены…
Кирилл стоял возле кресла на коленях, и его губы ласкали меня так, что зрение мутилось. А потом серый свет февраля полыхнул в мозгу пронзительными зелеными вспышками, но мое сознание все еще оставалось ясным, и я отчаянно заставляла себя поверить, что происходящее — явь, и сквозь ослепительный свет пыталась разглядеть того, кто это со мной сделал. В момент последней вспышки я застонала, и горячая ладонь легла на мои губы, словно вобрав в себя стон.
Зрение постепенно возвращалось ко мне, и я увидела над собой лицо Кирилла. Он улыбался. Кажется, слезы бежали по моим щекам, когда я старалась понять и запомнить все оттенки этой улыбки…
Кирилл еще ниже склонился надо мной и, легко коснувшись губами моей щеки, тихо сказал:
— Я не ошибся.
ebooksa