— Ещё как многовато. Обычно два воина берут третью лошадь как запасную, и чтобы везти на ней оружие и обозное добро.
— Выходит, там чуть больше двух с половиной тысяч сабель?
Он недобро усмехнулся, после чего закурил подаренную мной сигарету и ответил на другой, витавший в воздухе, вопрос:
— Конница великого кагана составляет четыре сотни, как мы обычно говорим, отборных конных лучников.
— То есть примерно на две тысячи сабель меньше, чем у потенциальной армии вторжения?
Он без особой радости кивнул и глубоко затянулся.
Я достал из портфеля карту и термос. Развернул карту, показал ему.
— Вот этот юрт?
— Погляжу, — он долго рассматривал карту, крутил туда-сюда, тяжко вздыхал и скрёб затылок. — Никогда такой не видел. У нас всё рисованное. Нет названий?
— Нет, в этой части только точки и ниточки караванных путей, там даже дорог нет.
— Конечно, дорог нет, кто бы их ещё построил. А мы сами где на этой карте?
— Вот здесь.
— Ага, ну да, вот тут горы, а тут река. Так, они, получается, вот тут стоят.
Я поставил карандашную отметку. Отложил карту, налил ему китайского чая, которым меня наделил Танлу-Же, бодрящего, с женьшенем.
Теперь Архай восседал на неровной поверхности, устланной шкурами, на спинке этого псевдокресла висит подаренная мной кираса, в одной руке кубинская терпкая сигарета, другая крепко держит крышку-чашку с китайским чаем.
Так министр обороны напоминал профессора, к которому я, как студент, робко пришёл, пока он (профессор) находится в запое (зачеркнуто) на больничном.
— Сколько дней от точки А до нас, до этого стойбища?
— Четыре дня, если считать неспешный переход вооружённого войска, не марш.
— Так и будем считать. Вернёмся к численности. Я, дорогой товарищ Архай, не военный, — он понимающе кивнул, для него моя максимально мирная сфера деятельности была очевидной.
— А что численность? Четыре сотни.