Женщина встала и протянула Элинор руку. Они обменялись рукопожатиями. Прикосновение доктора Пирсолл было мягким и странно знакомым. Почему‐то Элинор сложно было заставить себя отпустить ее руку.
– Как поживаете, доктор Пирсолл? – Элинор посмотрела женщине в лицо. На губах у нее была теплая улыбка, но темные глаза оставались холодными.
– Прекрасно. Очень рада, что приехала. Пожалуйста, называйте меня Руби.
– А где Уилхелмина? – Уильям прервал размышления Элинор.
– Делает вид, что заболела. По-моему, у нее летняя лихорадка, – усмехнулась Элинор. – Она очень сожалеет и просит принести ей что‐нибудь из десерта.
Уильям улыбнулся.
– Доктор Пирсолл, не хотите с нами пообедать? Мы в новое бистро, которое недавно открылась на Ю-стрит.
Приглашение явно застало доктора Пирсолл врасплох. Она покачала головой.
– Спасибо, но мне нужно поехать на квартиру и обустроиться.
Потом она обратила внимание на что‐то над головой Уильяма.
– Красивая у вас картина.
– Наша дочь настоящая художница! – засиял Уильям.
– Да, она умеет видеть, – сказала доктор Пирсолл, не отрывая взгляда от картины. – Ну что ж, мне пора. Рада познакомиться, миссис Прайд.
– И я тоже, – с улыбкой ответила Элинор, а потом посмотрела вслед уходящей женщине.
От автора
Моя покойная бабушка забеременела моей матерью в четырнадцать и родила ее в пятнадцать. Был 1955 год, и не существовало греха страшнее, чем внебрачный ребенок, так что семья скрыла ее беременность от всех – даже от ребенка, которого она родила. Мама узнала, что ее мать – это ее мать, только в третьем классе; растила ее бабушка, и все это никогда не обсуждалось открыто. Бабушка сказала мне, что была в семье заблудшей овцой. И она, и мать испытывали глубоко въевшееся чувство позора, и я, взрослея, видела, что это сказалось на их непростых взаимоотношениях.
Мама думает, что ее родители друг друга не любили, что это была просто случайная интрижка. Дед не женился на бабушке и не сделал ее честной женщиной. Он просто не мог. У него семья была очень светлокожая и из «правильных» кругов, а она – черная, как темное дерево, и из бедного района в Северной Филадельфии. Им, словно маслу и воде, самой природой не предназначено было сочетаться. Дед женился на ком‐то еще и завел детей, а бабушка и мать остались с грузом позора на всю жизнь.
Я начала придумывать «Дом Евы» с вопроса: «А что, если?» Что, если бы у бабушки были деньги и возможности, и когда она, забеременев, столкнулась с проблемами, ее бы отправили в дом для незамужних матерей? Чтобы стереть позор рождения внебрачного ребенка и вернуться к своей жизни в Северной Филадельфии, начать все сначала. Будто этого никогда не было. В поисках ответа на этот вопрос я прочла «Уезжавшие девушки» Энн Фесслер, а потом она любезно рассказала мне по электронной почте обо всем, что я еще хотела узнать про ту эпоху. Я нашла статьи о женщинах, которых заставили отдать детей, и особенно полезными оказались вот эти две:
Сложно это представить, но с 1945 по 1973 год полтора миллиона женщин в США потеряли детей в результате насильственного усыновления через дома для незамужних матерей. Я пишу «потеряли» потому, что отдать детей их заставили. До 1973 года аборт был незаконным и наказывался тюрьмой как для матери, так и для врача. Кроме того, незамужних женщин заставляли отдавать детей еще и потому, что процедуры ЭКО тогда не существовало и для бесплодных супружеских пар единственным способом завести ребенка было усыновление.
Но когда я попыталась увязать историю моей бабушки с найденной информацией, сюжет не сложился, потому что среди всех найденных мною историй не было ни одной про чернокожую женщину. Я стала задавать вопросы окружающим, и мне отвечали, что чернокожие уезжали на Юг, чтобы скрыться из виду, а потом оставляли ребенка у родственников. Или рожали, а потом жили с последствиями этого, потому что других вариантов не было. Я не могла поверить, что этим все исчерпывалось. Жизнь чернокожих женщин никогда не укладывалась в единый шаблон. Наверняка были семьи чернокожей элиты, в которых кто‐то не мог зачать, а ребенка хотел. Как складывалась жизнь богатых чернокожих семей, страдавших от бесплодия, в сороковых и пятидесятых?