Нельзя так с Иисусом Христом.
Отошла Ольга в сторону, на работу свою оценивающе глянула: печной уголь по листу рассыпался, пятна наоставлял, Богородица словно из мрака выглядывала. Нахмурилась Ольга – плохо получилось. Поставила лист к стене, уголь еще больше осыпался, появились под глазами Божьей Матери черные точки. Словно заплакала.
«Замироточила», – порешила Ольга.
Тут бы задуматься: а икона ли то, есть ли у нее силы, защитит ли угольная Богоматерь от бед, свалившихся на Ольгину голову, остановит ли мертвеца? Ответ ясен как божий день: не защитит, не остановит. То мазня, не икона.
Некоторые такое творчество за богохульство приняли бы.
Но нет осуждения Ольге: она совсем уже отчаялась. Ей так нужна эта ложная надежда на спасение. Ей можно простить даже то, что окунула она пальцы в чашку с водой (простой водой, не святой, откуда в лесу святая), брызнула на «икону» и промолвила:
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
Что знала, то и промолвила. И тут же в силу своей угольной иконы уверовала.
Приступили к защите.
Игорь по сугробам чуть ли не на пузе выползал, веточные кресты вокруг дома выставил, втыкая их острым концом в снег. Можно было бы и не заострять: податливый снег принял в себя кресты, не сопротивлялся. Плотным рядом, перекладина к перекладине, веточка к веточке, выстроились неказистые нераспятия неровным некругом. Образовали защитный забор возле избы. Еще один большущий крест сколотил Игорь из тонких стволов все тех же кустов. Воткнул этот «крест» возле самых ворот, чтобы мертвец издали видел: защищен дом, открещен, нечего соваться.
Ольга по избе бродила, искала, куда бы «икону» пристроить. Чем больше ходила, тем чернее становилась Богоматерь, словно серчала, мутнела от недовольства. Пристроить бы ее поближе к выходу, да там мокро, грязно – сотрется окончательно. Повесить бы на печь, ровнехонько напротив входной двери, да загореться может. Настоящие иконы горят, а фиктивная – уж и подавно воспламенится, и явно не божьим огнем.
Прилепила в итоге меж окон. Это чтоб мертвец в них не заглядывал. Со стороны глянула: хорошее решение, правильное место выбрала.
Ветер в печной трубе выл всю ночь.
Ольга вскочила, заслонку проверила – не открыта ли, не пустит ли непрошеное-незваное внутрь. По нескольку раз прощупала, чтоб наверняка. Осмотрела жилище – тоже на всякий случай.
В избе темнота стояла столь плотная, что и дышать трудно, и двигаться сложно. Ольга словно прорывалась от кровати к печи, от печи – к середине комнаты. А мрак ее черными нитками опутывал, замедлял, не пускал. Еще немного, и опрокинет на пол, придавит, придушит.
Прислушалась Ольга: сосед не храпел, тоже не спал, тоже темноту рассматривал. А в черных углах потрескивало, шебуршало, а из черных углов готовилось к нападению.
По телу Ольги побежал озноб: начал с пальцев ног, поднялся к коленям, добрался до живота. Колкий озноб, неприятный. Не стала Ольга дожидаться, когда он до лица дотянется, кинулась к кровати, юркнула под одеяло, накрылась с головой.
Греться. Успокаиваться.
Ветер по крыше застучал. Точно ветер – не мертвец, не он пробирается, не он хочет сорвать крышу и прыгнуть сверху. Не он. Не прорвется мертвец сквозь кресты! Надежная защита вокруг дома, верная, почти святая. И Богоматерь не подпустит мертвеца к избе. Поднимет перст свой и прогонит проклятого.
Прочь отсюда!