Тень Галена

22
18
20
22
24
26
28
30

Гален подошел к постели Эвдема, взял его руку и прощупал пульс. Эвдем неловко улыбался ему, словно прося прощения, что перед лицом стольких зрителей Галену приходится терять лицо, не угадав с очередным прогнозом.

– С минуты на минуту, Эвдем. Крепись! Новый приступ будет сильнее предыдущих – Гален положил руку на его плечо.

Марциан и Антиген презрительно хмыкнули.

Публика еще не успела разойтись, как Эвдема пробил озноб. Лицо его побледнело, губы и нос посинели. Старик заламывал руки, выгибался и стонал. Всем было ясно – приступ так силен, что Эвдем почти не узнает никого вокруг себя.

Осознавая шаткость и двусмысленность своего положения при серьезных свидетелях, Марциан и Антиген постарались просочиться к выходу и исчезнуть так тихо, как только могли, но Гален заметил их и поднял на смех, сравнив с собаками, которые обделавшись в углу старательно делают вид, что не знают, откуда могла внезапно появиться зловонная куча.

– Его нельзя вылечить! Он обречен! – защищаясь огрызался Марциан. – Три квартановых лихорадки подряд – не знаю, встретит ли он следующий рассвет – это вряд ли! Нам нечего здесь больше делать. Оплакивание безнадежных – не дело врачей. Нам есть дело лишь до тех, кого еще можно спасти.

Марциан поправил волосы, принял гордый вид и удалился в сторону выхода, костлявыми локтями прокладывая путь через толпу наблюдавших. Зеваки и многочисленные знакомые Эвдема возбужденно шептались, готовые разнести все подробности по городу этим же вечером.

Признав бессилие перед всеми, кто знал богатого философа, а главное перед консулом и родственником императора – Марциан и Антиген сильно рисковали. Но еще хуже представлялось им быть рядом, если пациент скоропостижно умрет. Подобный исход особенно подчеркнёт их бессилие, ведь в предсмертной агонии пациент может цепляться и умолять о спасении. Что им тогда делать?

Скоро они исчезли за порогом дома.

Несмотря на победу в споре, как мог бы Гален праздновать свою победу? Все взгляды теперь были обращены к нему. В каждой паре глаз из десятков, обращенных к нему, можно было прочесть один и тот же немой вопрос – ты спасешь его?

Мой учитель набрал в грудь воздух, собираясь с мыслями. Взгляд Галена беспокойно шарил по потолку, словно он пытался что-то вспомнить. Вдруг он щелкнул пальцами и обернулся, глядя на меня.

– Квинт, запоминай. Срочно нужна однолетняя полынь и еще… – нет-нет, дай-ка я лучше запишу тебе.

Гален схватил восковую табличку и быстро, едва разборчивым, как у всех врачей почерком, нацарапал несколько замысловатых названий.

Эвдем закричал.

Старик бился в забытьи. Тяжело дыша, то суетливо, то замирая, он ворочался на постели, сминая мокрые от пота простыни. Испарина покрыла его лицо – мутным взором он обводил комнату, рассматривал присутствующих, но в лихорадочном бреду ничего не видел и никого не узнавал.

Множество рабов, Главкон, Тевтр, Барбар и Боэт обеспокоенно смотрели на все происходящее. Пророческими теперь казались уже слова Марциана – Эвдем умирал. И умирал мучительно.

Так быстро, как только были способны мои юные в ту пору ноги я бросился достать все необходимое, чтобы Гален приготовил свое лекарство.

Уже к вечеру Эвдему стало лучше. Напившись отваров, приготовленных моим учителем, ни на миг не отходившим от его постели, философ глубоко уснул и не просыпался до следующего полудня. Уверенности, что лечение сработает не было и почти всю следующую неделю Гален пристально следил за своим знатным пациентом, заходя по нескольку раз в день и, бывало, даже ночью.

Еще один короткий приступ случился, но был намного легче предыдущих, а на восьмой день Эвдем был уже совершенно здоров.

Растворившись в жадном до сплетен воздухе Рима, новость о стремительном взлете молодого выскочки просочилась во все круги, от Сената до Субуры. Атриум не мог вместить столь густой поток просителей, пациентов и любопытствующих, какой совсем скоро выстроился у дома приютившего нас Тевтра.