Но, чёрт побери, разве она не понимает? Меня спасти нельзя. Я — тёмная, сломанная хрень, которая только делает всё хуже. Моё прошлое — это грёбаная бездна, и если она останется, то я просто утяну её за собой.
Её тепло рушит всё внутри меня. Я чувствую его, чёрт, и мне хочется к нему прижаться, захлебнуться в нём. Но я знаю, что это сделает меня слабее. Каждый раз, когда она рядом, я превращаюсь в чёртового идиота. Забываю, кто я. Забываю, почему я должен держаться от неё подальше. Потому что она не понимает, на что идёт. Она не знает, что я не тот, кто ей нужен.
Она заслуживает другого. Чистого. Светлого. Мужчину, который сможет дать ей всё. Любовь, уверенность, безопасность. А я? Я — тьма. Я даже как мужчина ей ничего не дам.
Я хочу её так сильно, что это почти физическая боль. Каждый раз, когда она рядом, внутри всё к чёрту переворачивается. Но это желание — проклятие. Оно не приносит ничего, кроме ещё большей пустоты. Потому что я знаю: я не могу её иметь. Я не могу прикоснуться к ней, не могу взять её за руку, не могу впустить её в свою жизнь. Недавно в ванной… я думал о ней и ощутил. Прилив к паху, к яйцам. Ощутил, как будто колясочник вдруг начал чувствовать свои ноги. Я почувствовал свой член…он встал. И от этого ощущения я скорчился как от боли. Мгновения…но я ощутил как кровь прилила к головке, понеслась по венам и пах скрутило в потребности которой я не ощущал два десятка лет.
И все…потом снова мрак, липкий пот, трясучка. Я черное дерьмо.
Сука, как она этого не понимает? Как она может быть такой упрямой, такой чёртовски доброй? Она верит, что я могу измениться. Думает, что я могу стать лучше. Но я не могу. Я не изменюсь. Я не перестану быть тем, кем меня сделало это проклятое прошлое. Я никогда не смогу дать ей то, чего она хочет.
Я даже трахнуть ее не смогу.
Она заслуживает кого-то, кто сможет смотреть ей в глаза без этой боли, без этих проклятых воспоминаний, которые я несу с собой, как уродливую грёбаную ношу. Кто сможет любить её без страха, без злости, без этого уродливого комка дерьма внутри, который делает меня тем, кто я есть.
Я сижу, уставившись в темноту, и чувствую, как внутри всё разрывается. Меня разрывает от того, что я хочу быть с ней. Хочу так сильно, что это сводит с ума. Но меня так же разрывает страх. Страх того, что я её сломаю. Что она слишком близко, что она слишком тепла, слишком жива, а я не могу все это отобрать.
Я не хочу её потерять. Боже, как я не хочу её потерять. Но каждый раз, когда она приближается, я понимаю, что приближается её боль. Боль, которую я ей причиню. И я не знаю, как, чёрт возьми, я смогу её защитить, если её главная угроза — это я.
Глава 18
ОСТОРОЖНО МНОГО МАТА! Братья они такие, да!
Тамерлан Дугур Намаев ввалился в дом, как и всегда, будто ему здесь всё принадлежало. Широкие плечи, дорогой костюм, тяжёлый взгляд — в нём всё говорило о силе, власти, чёртовой уверенности в том, что этот мир принадлежит ему, и точка. Вся эта золотая империя, этот блеск, этот ебучий успех — всё это было для него не просто жизнью, а частью его самого. Он был рождён, чтобы доминировать, чтобы подчинять, чтобы заставлять этот мир прогибаться под себя.
Он бросил взгляд на брата, который стоял у окна, глядя куда-то в пустоту, будто хотел пробить взглядом стекло. Тамир даже не повернулся, когда Тамерлан зашёл. Вот так всегда. Ноль уважения. Ноль желания заговорить первым. Ну и хрен с ним.
— Ну что, брат, — начал Тамерлан, снимая пиджак и бросая его на спинку кресла, — сколько ещё ты собираешь бродить по жизни, как ебучий волк-одиночка? Может, уже хватит, а?
Тамир молчал, не поворачиваясь. Лишь сжал кулаки, и это было достаточно громко, чтобы Тамерлан заметил.
— Я серьёзно, мать твою. Хватит корчить из себя героя. У нас есть дело. Большое дело. Империя, которая растёт, как на дрожжах. Ты мог бы быть частью этого. Вместо этого ты сидишь тут, как грёбаный отшельник, и жрёшь свои проблемы в одиночку. Ты думаешь, ты кому-то что-то докажешь?
— Хватит, Тамерлан, — наконец сказал Тамир, и голос у него был ровный, но пропитанный ледяной усталостью. — Я уже говорил тебе. Я не хочу быть частью твоей чёртовой золотой империи.
— Не хочешь? — Тамерлан рассмеялся, но смех его был холодным, без радости. — Да ты даже не понимаешь, что отказываешься от жизни, которую можно только мечтать, Тамир. Ты даже не представляешь, как ты меня заебал со своим героизмом. Своей ебучей независимостью. Ты называешь это гордостью? Я называю это тупостью.
— Это моя жизнь, Тамерлан, — рявкнул Тамир, наконец повернувшись. — Ты не можешь решить за меня. Ты хочешь, чтобы я был твоей игрушкой? Чтобы я был очередным колесиком в твоей машине? Хрен тебе.