Лисы улеглись и затихли в ожидании. Через некоторое время они услышали, как по металлической крыше машины застучали дождевые капли, и вскоре стук перерос в мощный, ровный шум, словно небеса разверзлись и оттуда хлынули потоки воды. Вокруг машины забурлили мутные ручьи. Несмотря на ливень, Камио вылез наружу, добрался до кладовой и принес немного еды, которую все трое уничтожили в молчании.
Ближе к рассвету дождь прекратился. Влажная земля пахла плесенью. Лисы оставались в норе, коротая время в разговорах.
Камио и О-ха вновь принялись рассуждать о новой норе. Лисы, за исключением
О-ха и Камио долго решали, куда бы им переселиться, и Миц они тоже советовали то одно, то другое место для ее будущей норы. В пору, когда дует Запасай, во многих лисьих семьях происходят подобные разговоры: родители, вслед за повзрослевшими детенышами, стремятся подыскать себе новое жилище. Камио по-прежнему всячески превозносил железнодорожную насыпь.
– Мы поселимся там первыми, это ясно. Пометим все вокруг, и никто к нам не сунется. А у тебя, – повернулся он к Миц, – будет наконец собственная нора. Помню, когда ты была крошечным пушистым комочком с тоненьким хвостишкой…
– Ох, Камио, – поморщилась Миц. – Не надо воспоминаний.
Но Камио пропустил слова дочери мимо ушей.
– Помню, вы частенько играли с обглоданной костью – ты и А-кам. А-сак, даже совсем сосунком, не слишком увлекался играми. А я смотрел на вас и думал: неужели я был таким же? Неужели так же забавлялся со всякой ерундой?
– А то как же, – вставила О-ха. – Мы все были детенышами и любили играть.
– Смотрел я, бывало, как вы гоняетесь за жуками или за обрывками бумаги, которые принес ветер, – продолжал Камио. – Или как охотитесь друг на друга, прячетесь за кучами хлама. Иногда, помню, и мне доставалось. Да, – думал я, – до чего умненькие, до чего смышленые у меня детеныши, просто чудо. И чуть не лопался от гордости. Сейчас, конечно, я тоже горжусь вами, но вы уже не детеныши, вы взрослые лисы.
– Неужели ты гордился нами? – недоверчиво спросила Миц. – И О-ха тоже гордилась? Вот уж никогда бы не подумала. Вы так часто нас распекали и бранили.
– Может, я порой и казался излишне строгим, но ведь надо было научить вас уму-разуму. А что касается матери, она, по-моему, баловала вас напропалую. Позволяла вытворять все, что угодно. Помню, соски ее кровоточили, потому что вы, малышня, без устали теребили их. Но она ни капли на вас не сердилась. И вечно вы просили есть. Такие ненасытные крохи, ну, сейчас это всё позади – вы все умеете охотиться, и уже не за материнским хвостом, а за настоящей добычей. Можете сами себя прокормить.
– Ты, Камио, говоришь как древний старикан, – заметила О-ха. – Я, к счастью, еще не чувствую себя старухой.
– Хотел бы я знать, почему это я старикан? – обиделся Камио. – Разве отец семейства не имеет права предаться воспоминаниям? Какой смысл хранить память о былых днях, если о них и поговорить нельзя.
– А разве ты предаешься воспоминаниям? – возразила Миц. – Ты же все придумываешь. Конечно, правда в твоих словах тоже есть, но ты обожаешь все приукрашивать. Помнишь, ты рассказывал нам о драке с А-магиром. Говорил, то была битва не на жизнь, а на смерть. Вы, мол, сражались из-за О-ха, и наградой победителю служило право обладать нашей матерью. О-ха потом тоже об этом рассказывала. Похоже, на самом деле все было не так впечатляюще.
О-ха пристально взглянула на Камио, и лис, смущенно потупившись, заерзал на месте.
– Наверное, О-ха была точнее. Но подумай сама – что проку в воспоминаниях, если ты не можешь превратить их в занятную историю? – быстро нашелся Камио. – Помнить – дело не хитрое. А вот рассказать то, что с тобой было, так, чтобы всем стало интересно, – это дано не всякому. Вот, к примеру, помню времена, когда мы с твоей матерью…
Так миновала ночь – лисы тревожно прислушивались, надеясь, что никто не нарушит тишину этих глухих часов. Все трое знали: пока риджбек на свободе, их жизнь в опасности. Несомненно, пес-убийца вырвался для того, чтобы разделаться с О-ха и ее семьей. При малейшем шуме лисы вздрагивали и настораживались. Если Сейбр окажется поблизости от свалки – а скитаясь по городу, он рано или поздно обязательно забредет сюда, – он учует О-ха, и тогда им не спастись.
Поутру О-ха покинула свалку, чтобы немного оглядеться вокруг. Она соблюдала осторожность и не отходила далеко от дыры в заборе. Лисица втянула носом воздух, но ей не удалось определить, ощущается ли в дуновении ветра запах Сейбра. О-ха слишком долго просидела на свалке безвылазно, и в ноздрях у нее застоялся запах ржавого металла, от которого невозможно было избавиться сразу. Запах своего сына-альбиноса лисица тоже не почуяла.
Она понуро вернулась к своим.