И я замер, едва сдержав изумление. Третий олос! Да этот уровень многие и за всю жизнь не достигают! А Юрка… он же… ребёнок?
А Женька продолжал монотонно, словно ему это неважно:
— Он мастер высочайшего уровня, ему нет дальше учителей. Атаку нескольких ведов он держит свободно. Сломить его — это адский труд и много — очень много, Пресветлый, — времени. Потому что его сложно даже просто поймать — он выбрасывает своё сознание в другие миры, и здесь остаётся бесчувственное тело, которое невозможно заставить работать. Поэтому им нужен был я — единственный, на зов которого Юрка бы вернулся. Но для этого необходимо, чтобы я звал.
Вот теперь всё встало на свои места. И почему Юрку не смогли увезти, когда поняли, что он ушёл в другие реальности, и почему тархи Крёста не торопились, готовясь к долгой и вдумчивой работе с Женькой. Нужно было не увечить, нужно было так подкосить духовно, чтобы тот сам, по своей воле, слушался их. И заставил мальчика вынырнуть из его иллюзорных сновидений.
— Пресветлый.
Я насторожился, настолько напряжённо он меня позвал.
— Я прошу помощи, — повторил он, теперь уже склоняясь в поклоне.
Ах, да! Я же не ответил, как положено по традиции. Полагал, что и так ясно. Ан нет, пацан уже в том состоянии, что приемлет лишь официальный разговор.
Поморщился, понимая, что без этого теперь никак. И тронул Женьку за плечо. Едва-едва, чтобы не побеспокоить подживающие кровавые полосы, покрывающие их плотной сеткой.
Женька выпрямился и впервые посмотрел прямо. Он не опасался случайно выдать свои «громкие мысли» — «привратник» сделал его взгляд мутным и безучастным.
— У меня ничего нет, Пресветлый, — ровно отозвался он. — Только я сам. Если мы вытащим Юрку. Если останемся живы. Я оплачу эту помощь своей жизнью.
— Не надо, Жень, — я попытался его остановить, но он даже не сбился.
— Если тебе нужен тис — я стану твоим тисом. Если нужен младший — я буду младшим. Нужен просто ведомый — буду просто ведомым. Если тебе не нужна моя судьба, я сведу локти для твоего удовольствия, когда пожелаешь.
Он сказал это с таким равнодушием на лице, с такой пустотой в глазах, что меня передёрнуло. Я знавал тех старших, что не чурались завалить в постель кого послабее, силой сведя им локти за спиной. Но впервые слышал, что бы на это кто-то из младших был готов пойти сам. Женька, Женька. Это ли ты настоящий? Или так горит в тебе любовь к Юрке?
— Уж точно не любовь!
Женька даже не вздрогнул. Лишь чуть скосил глаза, оставшись безучастным и холодным.
Анна стояла в проёме двери, с презрительной усмешкой рассматривая коленопреклонённого ведомого. Её не смущала ни нагота его тела, ни кровяные полосы на его коже, ни то, что в минуты, когда разбираются друг с другом тархи, вед всегда лишний. И сквозила в её взгляде больная ненависть, как бывает у тех, кто однажды доверился и был обманут. Только вот — с чего бы?
— Не любовь, — повторила Анна. — А стыд! Правда, Жаня?
Тис не отреагировал. И само это явный знак — он знал ведунью, знал настолько близко, что мог себе позволить теперь игнорировать. Потому что только тех, с кем лично был связан и порвал отношения, можно вот так воспринимать. Что же было между ними? И поможет или помешает это в предстоящем деле?
Анна прошла в комнату, оседлала единственный стул и исподлобья осмотрела нас. Угрюмо усмехнулась и покачала головой: