И тут чья-то рука легла ему на плечо сзади.
Разумеется, это был важный начальник в фуражке — с профилем бригадира или полковника.
Нестор обернулся.
— Ты зачем обидел моих людей? — У полковника не было в руке ни булочки, ни другого пряника, а была дубинка в полоску. Бригадир был с пустыми руками, но кулаки у него были большие. Один ударил кулаком, другой — дубинкой. И все прочие, кто стоял рядом, набросились на Нестора, схватили его за руки и за ноги. Они потащили его к двери в стене, за которой, он знал, была темная крысиная яма. Нестор сопротивлялся, но нападавшие держали его крепко, как настоящие.
В дверной проем втолкнули спиной вперед.
А милиционер с розовым гладким лицом выстрелил ему в лоб из пистолета, заряженного краской.
46
Времени нет, есть только иллюзия времени, порядок осмотра предметов немощным человеческим взглядом, который не в силах охватить их все разом, а только горстку.
Собственно, вместо слова «предмет» следовало бы употребить другое слово — может быть, «образ предмета» (нечто хранящееся в глубинных структурах мозга), но тогда и слово «взгляд» пришлось бы заменить неизвестно на что. И то же самое со всеми другими словами, которые изначально предназначены для описания как бы реального мира, а не снов и галлюцинаций. Если же речь идет о мире иллюзий, то нет существенной разницы между предметом и образом. А взгляд, разумеется, возможен только мысленный. Между прочим, в иллюзорном мире этот взгляд равнозначен действию: посмотреть — это все равно что выбрать. При этом выбирающий взгляд пропускает мимо несообразное (может быть, нажимает, условно говоря, красную кнопку — кто его знает), поэтому получившаяся картина выглядит осмысленной — лысина располагается на голове, шляпа на лысине, кулак в руке у начальника и дубинка в полоску — тоже.
В той же степени осмысленными выглядят изменения пейзажа (здесь мы имеем длинный продолжающийся взгляд на предметы, уже ставшие знакомыми). То есть шляпа может лететь, кружась, в воздухе, а лысина — нет. Она, может быть, и полетела бы, но смотрящий вперед взгляд пропустит такой вариант мимо. А если предположить, что и усмотрит что-нибудь подобное, выходящее из ряда, то даст, условно говоря, откат, нажимая красную кнопку.
А шляпа, когда ее бросили, может лететь, звеня и подпрыгивая, и даже пролететь насквозь через стену, и это будет принято взглядом, с пониманием того, что оно — иллюзия, как, впрочем, и все остальное.
Но мысль, внутренняя словесная речь — это тоже существующий вне времени порядок осмотра, выбор слов из толпы, из общего хора, в котором немощному человеческому слуху невозможно услышать больше одного слова — выбор как бы случайный, но с подобием осмысленности результата, в окружающем иллюзорном мире существующий вне времени, но дающий иллюзию времени.
И эти две иллюзии — иллюзия слуха и иллюзия взгляда — они могут существовать независимо друг от друга, и иллюзорное время, в котором они протекают, оказывается свое для каждого процесса. Свое для каждого — так две киноленты, цепочки кадров, могут быть запущены независимо друг от друга и с разной скоростью.
Так думал Нестор, когда его бросили спиной вперед в мрак кромешный — темную яму с крысами.
Но он не упал, брошенный, а как бы завис в сером тумане.
Слова мысленной речи текли своим путем, а взгляд терялся в тумане, не находя предмета, на котором мог бы остановиться.
Время мысли текло, время взгляда — стояло.
Никакого предмета нельзя было увидеть или почувствовать другим способом, а думать можно было сколько угодно, и Нестор думал.
У него было несколько главных мыслей, которые чередовались, правильно сменяя друг друга или невпопад перебивая.
Он думал, что завис в этом сером тумане, остановившись в падении, может быть, из-за телесного страха упасть спиной вперед в темную яму с крысами. Тогда это был бы единственный, какой он мог вспомнить, пример непосредственно исполненного желания.