Господин Рутковский слегка подался вперёд, чтобы заглянуть мне в лицо:
– И ты разъезжаешь с ним, чтобы ему было немного легче?
– Ну, приблизительно так, да. И я держу его сумку, если ему приходится облегчаться за деревом. Иначе никак. Он много плачет.
Хорошо, я согласна, это было слишком крепко приправлено. Могло быть так, что Рутковский разразится громким смехом. Мне и самой уже было смешно.
– Мне жаль твоего отца, – участливо сказал он. Это из-за моей крепкой приправы. Я впервые обнаружила, что такой доклад вообще не может быть достаточно огненным. Если люди от кого-то чего-то хотят, то можно впаривать ему всё что угодно.
– Ну да, вы-то хороший человек. Я же вижу.
Это был решающий момент. Настала пора менять тему. Прямо сейчас.
– Может быть, вам хотелось бы сделать что-то приятное вашей жене и купить у моего отца маркизу? Собственно, вы бы тогда доставили радость сразу двум людям.
– Я вдовец.
Чёрт, невпопад. Немедленно реагировать.
– Ну и всё равно два человека остаётся. Я ведь тоже есть. И очень хочу мобильник себе на день рождения. Но, боюсь, мой отец не сможет мне его подарить. После его аварии продажи сильно упали. Да. Ну, ничего.
Я посмотрела на него слегка увлажнёнными глазами. Но без слёз. Слёзы, во-первых, не выжмешь без гримасы, а во-вторых, такое может показаться быстро заученным. По воздействию непобиваемо и действительно гораздо эффективнее сдерживать слезу, чем её пустить. Сдержанная слеза указывает на железную дисциплину в моменты большого горя. Весь опыт, накопленный за годы с учителями и полицейскими и усовершенствованный. Рутковский забеспокоился. Он испытывал тревогу за Рональда.
– Но я могу на всякий случай взглянуть, – сказал он.
Запор двери туалета повернулся, и Рональд вышел, с вымытыми руками и улыбкой.
– Сердечное вам спасибо, – радостно сказал он.
– Идёмте, идёмте, – сказал Рутковский и потянул его за рукав в свою маленькую гостиную. Папен последовал за ним, поражённый тем обстоятельством, что дело дошло до серьёзного разговора о продаже. Я держалась за спиной отца, потому что в технических вопросах от меня толку не было. В конце концов мужчины вышли на балкон, и мой отец замерил ширину и делал себе пометки, производя самое деловое впечатление. Господин Рутковский выбрал себе коленчатую маркизу с декором «Копенгаген», трижды по два с половиной метра за триста евро, включая монтаж и пожизненное гарантийное обслуживание. Папен твёрдой рукой выписал договор, и Рутковский радовался, что сделал хорошее дело. Я поблагодарила его за какао, и он проводил нас до двери. Там он положил руку на плечо моего отца и тихо сказал:
– Если хотите, можете ещё раз зайти в туалет.
– Ох, нет. Я же только что был.
Господин Рутковский посмотрел на меня, и им вдруг овладели сомнения.
– Папа, да лучше сходи ещё раз по-быстрому, кто знает, когда ещё представится возможность.