Мой отец посмотрел на меня, качая головой, и протянул Рутковскому руку. Тот взглянул на него скептически. Я вытолкала Папена за дверь, и, когда он был уже снаружи, повернулась к старому господину и тихо сказала:
– Он не хочет, чтобы знали.
Рутковский кивнул, хотя и питал подозрение. Может, он думал в этот момент, что при такой выгодной цене можно закрыть глаза на то, что мой отец был явно мошенник. Кроме того, люди склонны в такой момент железно держаться уверенности, что их никто не обманывает, потому что в противном случае им пришлось бы признаться, что они попались на удочку.
На улице Рональд Папен поднял ладонь и крикнул:
– Бей!
И я шлёпнула по его ладошке своей, а в машине он пометил в гроссбухе договор. На будущей неделе он вернётся сюда и установит маркизу, подрезанную по мерке. Мой отец был на вершине счастья.
– А о чём вы говорили, когда я был в туалете?
– Я ему сказала, что у тебя слегка недержание, и это осложняет передвижную работу.
– Что-о?
– Когда приедешь к нему в следующий раз на монтаж, не забудь раза три сбегать в туалет.
– Ким! Так не пойдёт. Зачем ты рассказываешь небылицы?
– Так, у нас есть договор или у нас нет договора? – обиженно спросила я.
Папен не ответил. Он отложил гроссбух на заднее сиденье и сделал глоток воды. В Боттропе в этот день было жарко, как в прериях Танзании. Но пахло как в Гельзенкирхене.
– Папа, если мы хотим продавать твои маркизы, мы должны уметь продавать и себя. Хотя бы немножко. Кому от этого вред?
– М-да, – сказал он. – Заказ есть заказ. Но мои клиенты должны покупать маркизы потому, что хотят их иметь. А не для того, чтобы оказать мне услугу. Я же не попрошайка.
Он посмотрел на меня своими голубыми глазами, на лице его читалось отчаяние.
– И я не обманщик!
Я огорчилась, ведь таким образом он дал мне понять, что считает меня и мои методы преступными.
– Значит, ты хочешь, чтобы люди покупали твои маркизы, потому что непременно нуждаются в них? – с напором спросила я. Вопрос был риторический, но отец ответил:
– Разумеется.