В общем-то, это было никакое не кафе. Так, забегаловка. Особое убожество придавали клеенки на столах. Саша сразу прошла в дальний угол. Еще не хватало, чтобы ее здесь кто-нибудь увидел и узнал. Она заказала только чай, Очитков – чай и сто грамм. «Зуб на зуб не попадает», – пожаловался он. Водку принесли в пластиковом стаканчике, чай, слава богу, в чашках. На блюдце лежал дешевый буроватый пакетик, два кусочка рафинада и две карамельки. Сервис, однако.
Саша вежливо ждала, пока Очитков выпьет водку, вздохнет и заест карамелькой. Ей не нравились такие мужчины. Ей не нравились такие люди. Очитков был неприятен своей неустроенностью и неуклюжестью. Как будто он всего лишь играл в человека, и играл из рук вон плохо.
– А давайте так, – предложила она. – Я вас буду спрашивать, а вы отвечайте.
– Думаете, я не умею складывать слова самостоятельно?
– Думаю, умеете. Но с трудом.
– Хорошо. Черт, может, вы и правы. Вы это… пейте чай, согреетесь. Только сначала я спрошу, ладно? – Очитков пошевелил своей черной бородой и хмуро уставился ей в лицо. – Почему вы вообще стали ей отвечать?
– Захотелось, и все, – холодно отвесила Саша.
– А… Понятно. Так всегда бывает.
– Всегда?
– Ну да. Она такая, что люди сразу ведутся. А как же… наверняка: красавица, солнышко, мимими.
Очитков рассмеялся. Находиться рядом с ним стало почти невыносимо.
– Да не сердитесь вы! Вы хотели вопросы. Спрашивайте.
– Ладно. Кто вам эта девочка?
– Друг. Серьезно. Странно, да? Она хороший человечек, вы не думайте.
– Она постоянно живет в интернате?
– Теперь да.
– Теперь?
– Раньше приходила-уходила. Там на выходные отпускают. А потом… мать у нее померла. Есть тетка, но она такая… особо не озабочена.
– А что с матерью?
– Сложный диагноз, знаете. Запущенная депрессия, что-то еще с сердцем… я в терминологии не силен.