– Но ведь…
Он чуть не сказал: «Но ведь Ия говорила!», но вовремя остановился.
Над алыми розами летали бархатные бабочки. Горячий воздух, казалось, прогибался под тяжестью аромата цветов и благовонных кустарников. Со смотровой площадки было видно дно глубокого ущелья с тонкой жилкой горной реки.
– Поживи тут немного, успокойся.
– Вы шутите?
– Отнюдь. Хотя бы два-три дня. Возможно, что-нибудь надумаешь сам.
Родион вздохнул.
– Я обещаю, что не буду мешаться. Тебе нужно побыть одному. Там за поворотом небольшой коттедж, я велю его освободить.
В первый же день он долго бродил по окрестностям. Иногда сворачивал с дороги и лез по острым коричневым скалам, иногда спускался в низины, полные прохлады и сырости. Тропки петляли, из-под ног выскакивали кузнечики, жаркий воздух сменялся ледяными сквозящими ветерками.
С непривычки он невероятно устал. Ныла спина, болели плечи и тряслись колени.
Родион с удовольствием принял ванну, вытащил ужин на крыльцо, сел на теплые доски и замер, забыв, как есть и как думать.
Над ним раскинулось розовое, все больше наливающееся фиолетовым небо. По краю ущелья деревья без всякого ветра тихо и шелковисто перебирали листьями. На стволе маленькой кривой сосны нависла живым янтарем капля смолы. Теплые сухие доски медленно и щедро отдавали тепло уходящего летнего дня.
На небе появилась первая звезда. Желтое облачко застыло у горизонта.
Родион сидел неподвижно, откинув голову.
Небо заполнялось синевой. Птицы устроили внизу вечернюю перекличку. Отчаянно пахло хвоей и мятой травой. Где-то далеко в селе заблеяла коза.
Родион закусил губы и сощурил глаза так, чтобы народившиеся было слезы ушли обратно и встали поперек горла.
Он приехал задолго до рассвета. Машина скользила по лужам. В городе стоял сизый туман.
Ия спала, во сне обнимая ребенка. Ее руки так красиво изогнулись…
– Нет уж, – тихо шепнул он. – Никогда больше не буду тебя рисовать.
Она вздрогнула, подняла заспанное розовое лицо. Он тихо сел рядом и погладил мальчика по голове.